Замыкание
Шрифт:
– Потому что имена для бога, а глаголы для человека. Все предопределено, все взаимосвязано, и имя, и чувства, и наши поступки.
Сын не утешил ее. Мы в параллельных мирах, - подумала она. Слова - слова...разве они что-то значат.
Номер дочери Якова Софья долго искала в его телефоне.
У дочери была тяжелая походка и необычное имя Феня, производное от Агрофины в честь бабушки.
– Моя учудила, такое имя придумала дочери, - жаловался Яков.
– А ты где был? Назвал бы Наташей.
– Я был на работе. Вообще-то, мы заранее договорились: девочку называет жена, мальчика я, - оправдывался Яков.
– Федулом хотел назвать?
Яков засмеялся.
Когда у него лет в сорок сломался передний зуб, и вместо "ф" слышался свист, он перестал называть дочь по имени. Коронку поставил, но с тех пор она была для него дочкой, дочуркой.
"Дочка" - под таким именем хранился ее номер в его телефоне. У нее было трое детей, последний родился четыре года назад.
Феня уже знала о смерти отца.
– Твои дети приезжают на похороны?
– спросила она, услышав, что нет, предложила: - Что ты будешь бегать, мы с Лешей, - так звали ее мужа, - сами все сделаем.
Благодарная Софья передала ей деньги, столько, сколько та попросила. Передача совершилась у подъезда, Феня даже не вышла из машины, оправдываясь, - очень спешит, хлопот с похоронами, сама понимаешь. За рулем, видимо, ее муж, Софья увидела его нечеткий профиль, и никакой реакции. Маловероятно, что у Фени есть любовник или она наняла частника.
Похороны и поминки запомнились обрывками, как обморок. Она вглядывалась в похожее на маску Мефистофеля восковое лицо Якова, поднимала голову и натыкалась на грузную фигуру Фени, ее мощная спина то склонялась, то тяжело выпрямлялась, боковые складки бугрились, казалось, что вот-вот лопнут швы пальто. Она неутомимо двигалась у гроба, ее большие красные руки что-то перекладывали, поправляли в изголовье, на груди, в ногах покойного.
В храм на отпевание пришли почти все педагоги, Софья равнодушно подумала, значит, в школе отменили занятия.
Феня продолжала суетиться, опять что-то поправляла, расправляла ленты на венках, раскладывала цветы, наконец, кто-то сунул ей в руки свечку под колпаком из полиэтиленовой бутылки, она замерла, уставившись на пламя.
После кладбища приехали в кафе "Юбилейное" окнами на улицу Ленина, педагогов заметно поубавилось, не было завуча и шумного физрука, остальные сидели тихо, как положено на поминках, и сочувственно ей кивали. Говорила только Феня. Она суетилась у стола, что-то поправляла, передвигала, переставляла и говорила - говорила о том, как папа любил ее, очень любил.
Неправда, Яков давно, с тех пор, как дочь выдал замуж, перестал ею интересоваться. Отцовские чувства перестал испытывать давно.
Феня была в центре внимания, да-да, такое горе, отец ведь раз и навсегда, другого не
Несправедливо, горе у нее, а не у дочери, с которой годами не встречались, не вспоминали о ней, как и она тоже. Софья почувствовала себя обделенной, повернулась к Марго, сидящей рядом, за поддержкой, но та продолжала смотреть на учителя истории, белобрысого, худощавого мужчину, наконец, перевела светящийся хрустальными переливами взгляд на Софью и хрипло спросила:
– Кто он?
– она облизала губы, - напротив нас блондин с широкими плечами.
– Учитель истории в старших классах, Владимир, - отчества она не смогла вспомнить.
Марго взмахнула рукой, привлекая к себе внимание:
– Володя! мы с вами коллеги, я тоже когда-то работала в школе.
Он заинтересовано посмотрел на нее.
Бутылки с алкоголем опустели, стало шумно, кто-то выражал недовольство, что всухую еда не лезет в горло, да и согреться бы не мешало после кладбища. Распорядитель, может даже муж Фени, успокаивал: водка будет, уже заказана.
Бутылки принесли, и Феня, нависая над столом, с рюмкой в протянутой руке, покачиваясь грузным телом, расплескивая водку в салат, захмелевшим голосом произносила речь о героическом пути отца, память о нем никогда не иссякнет, ведь он один из основоположников народного драматического театра имени Луначарского, да, да, у самых истоков.
Кто-то удивился: "Неужели!? Таким отцом гордиться надо"!
Не был Яков ни среди основоположников, ни среди организаторов.
Нетрезвым голосом Феня вещала:
– Настоящим памятником декоративного искусства являются росписи моего отца ряда культурных заведений нашего города.
Жаль, ах, как жаль, что он не смог состояться как художник, потому что не работали жена и дочь. Семейных скандалов не любил, вот и брался за любую работу, чтобы семью кормить. Суть не в этом, а в его личных качествах: его доброте, готовности помочь слабому, деликатности, наконец. Софья уговаривала себя встать и сказать об этом, пока не подумала, что Яков посмеялся бы: слава скандальной Дуси покоя не дает? Ну-ну, дерзай, борец, борица, борчиха. Пожалуй, "борчиха" подошло бы плотной фигуре его дочери, или "ударница", если заменить черный платок на красный.
Ей стало плохо - выпила слишком много водки. Черноглазая женщина в голубом, похожая на стюардессу, может, работница кафе, сопровождала ее в туалет.
***
Ночью проснулась под нарастающий топот, сдавило виски, пульсировала кровь в артерии на шее. Вдруг стало тихо, скрипнул пол, чье-то дыхание, шаги, удалялись. Из крана на кухне закапала вода.
Утром разбудил телефон.
– Ты как? В порядке?
– услышала она голос Марго.
– Что?
– растерялась Софья.