Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма
Шрифт:
Итак, если мы будем правильно обслуживать файл нашего разума, нередко прибегая к вспомогательным средствам на основе имеющихся форматов, то определенная форма бессмертия может быть обретена – по крайней мере для людей, чей разум будет оцифрован. Придет время, и в этом столетии нас будет изумлять тот факт, что прежде люди жили, не пользуясь бэкапом своих наиболее ценных информационных резервов, скрытых в мозге и организме в целом 192 .
Биогеронтолог Мариос Кириажис высказывает схожие мысли: по его мнению, в грядущем люди прекратят размножаться и умирать, продолжительность жизни будет составлять столетия. Благодаря прогрессу в области искусственного интеллекта и синтетической биологии потенциал человеческого мозга будет задействован в полном объеме 193 . А технокритика Дейла Карричо уже заботит вопрос «морфологической свободы», подразумевающей «гражданское право индивида сохранять или модифицировать собственный организм с целью обретения бессмертия» 194 .
192
См.: Kurzweil R. The Singularity Is Near. Р. 241.
193
См.: Kyriazis М. Anti-Aging Medicines. Loughborough: Thoth Publications, 2005.
194
См.: Carrico D. The Politics of Morphological Freedom. http://ieet.org/index.php/IEET/more/carrico20060803.
Взгляды
195
См.: Istvan Z. The Transhumanist Wager. n. p.: Futurity Imagine Publishing, 2013.См. также: http:// tinyurl.com/o2wwah4.
Транс- и постгуманисты готовы распрощаться с человечеством и преобразовать человеческую природу. Их гедонистическое понимание бессмертия вполне сопоставимо с настроениями поклонников вампирской саги 196 . Как мы увидим в дальнейшем, существует несомненная связь между концепцией бессмертия в понимании пост- и трансгуманистов и идеализацией монстров. Популярность идей транс- и постгуманистов и то, что в литературе и искусстве на смену людям в качестве главных героев приходят чудовища, свидетельствуют о том, насколько сильное влияние на современную культуру оказывает антигуманизм.
196
Это прекрасно сочетается с идеей Марты Нуссбаум о том, что почти каждая человеческая ценность несовместима с бессмертием. См.: Nussbaum М. Mortal Immortals: Lucretius on Death and the Voice of Nature // Philosophy and Phenomenological Research. 1989. № 50. Р. 337–338. Брендан Ши развивает эти аргументы в связи с бессмертием вампиров, как оно описано в «Сумерках», утверждая, что вампирам, если бы они существовали, не было бы никакого дела до человеческих ценностей. См.: Shea B. To Bite or Not to Bite: Twilight, Immortality and the Meaning of Life // Twilight and Philosophy: Vampires, Vegetarians, and the Pursuit of Immortality / Ed. R. Housel, J. J. Wisnewski, W. Irwin. Hoboken: John Wiley & Sons, 2009. Р. 89–90.
Транс- и постгуманисты сходятся в одном: технологии должны помочь человеку отказаться от своей природы и слиться воедино с машиной 197 . Само происхождение трансгуманизма неразрывно связано с утопической традицией в литературе, превращая именно отрицание гуманизма, а не права человека в подлинно «Последнюю утопию» 198 . Но как только отрицание гуманизма и человеческой исключительности становится дискурсивной рутиной и главенствующей тенденцией не только в философской или научной полемике, но и в популярной культуре, оно приобретает совершенно новое значение.
197
Фрэнсис Фукуяма определяет «постгуманистическую стадию истории» как радикальную попытку превзойти человеческую природу во имя нечеловеческого будущего. См.: Fukuyama F. Our Posthuman Future. P. 7.
198
См.: Moyn S. The Last Utopia: Human Rights in History. Cambridge, MA: Belknap Press, 2012.
Добро пожаловать в апокалипсис?
Популяризация антигуманизма и отрицание антропоцентризма в современной массовой культуре проявляется во все большем внимании к апокалиптической тематике 199 . Для критиков и биографов, изучающих наследие ведущих авангардных мыслителей Франции, очевидна выраженная взаимосвязь между критикой гуманизма и ожиданием гибели рода человеческого. Вот что говорит по этому поводу Кристофер Норрис, биограф Деррида: «Для работ представителей Французской теории вполне типичны апокалиптические декларации. Они принадлежат к тому изводу антигуманизма, который провозглашает конец всех традиционных (антропоцентрических) философских воззрений» 200 . Существует мнение, что Фуко в своих рассуждениях «всегда тяготеет к разного рода апокалиптическим аллюзиям или пророчествам» 201 . Но если апокалиптический настрой французских мыслителей можно трактовать как революционное «стремление к радикальным переменам» 202 , то попытки объяснить растущую популярность апокалиптического жанра в 2000-е годы как выражение социальной или политической критики выглядят не слишком убедительными. В наши дни апокалиптический жанр, как правило, никак не связан c библейскими темами искупления грехов, спасением или со светлым будущим человечества, которые питали апокалиптическое мышление на протяжении столетий 203 . По мнению Кришана Кумара, в современном понимании апокалипсис представляет собой скорее выражение глубокого культурологического пессимизма с акцентом лишь на «финал – никакого начала больше не предвидится» 204 .
199
Об увлечении популярной культуры темой конца света см.: Media and The Apocalypse / Ed. K.-P. R. Hart, A. M. Holba. New York: Peter Lang Publishing, 2009. Некоторые трансгуманисты и постгуманисты, однако, убеждены, что сверхчеловеческий искусственный интеллект может быть дружелюбным по отношению к людям («дружелюбный ИИ»).
200
См.: Norris Ch. Derrida. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1987. P. 227; Derrida J. Of an Apocalyptic Tone Recently Adopted in Philosophy // Oxford Literary Review. 1984. 6, no. 2. P. 3–37.
201
См.: White H. The Content of the Form. P. 107, 130.
202
См.: Hollinger V. Apocalypse Coma // Edging into the Future: Science Fiction and Contemporary Cultural Transformation / Ed. V. Hollinger, J. Gordon. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2002. P. 165. Юлия Кристева даже заявляет, что «литература как таковая представляет собой конечную кодировку наших… самых серьезных апокалипсисов». См.: Kristeva J. Powers of Horror: An Essay on Abjection. New York: Columbia University Press, 2012. P. 208.
203
См.: Yoonsuk Paik P. From Utopia to Apocalypse: Science Fiction and the Politics of Catastrophe. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2010.
204
См.: Kumar K. Apocalypse, Millennium and Utopia Today // Apocalypse Theory and the Ends of the Earth / Ed. Malcolm Bull. Oxford: Blackwell, 1995. P. 205.
В самом деле, книжная и кинематографическая продукция прошлого десятилетия в апокалиптическом и постапокалиптическом жанре фиксирует внимание на теме исчезновения человечества и появлении на смену ему других разумных существ. Возможно, такого рода новое видение апокалипсиса делает этот жанр особенно популярным. Среди наиболее нашумевших кинолент 2010-х – ремейк «Планеты обезьян» под названием «Восстание Планеты обезьян» (Руперт Уайатт, 2011) точно иллюстрирует эту ситуацию: мыслящие и глубоко моральные обезьяны торжествуют над никчемными представителями человеческого рода. Деградация людей и исчезновение их как биологического вида показаны в этом фильме как нормальный, естественный процесс. Такая тенденция изображения апокалипсиса в кино и литературе принципиально отличается от классической традиции. Беды, либо угрожавшие человеческой цивилизации, либо приводившие к ее исчезновению, – будь то чума в произведении Мэри Шелли «Последний человек» (1826), комета, столкнувшаяся с Землей («Разговор Эйроса и Чэрмиона», Эдгар Аллан По, 1839), или враждебно настроенные машины (франшиза братьев Вачовски «Матрица»), конец человечества рассматривался как чудовищная катастрофа. Главная идея большинства произведений такого рода состояла в том, чтобы оградить человечество от угрозы фатальных непредвиденных бедствий или показать, что нет ничего страшнее этой трагедии. В противовес этой позиции, в апокалиптических и постапокалиптических произведениях XXI века апокалипсис предстает как неизбежное будущее и нормальный процесс эволюции, а не как ужасающий катаклизм. Возможно, все возрастающее число фильмов, романов и рассказов в этом жанре притупило чувствительность как авторов, так и аудитории. Предельный образ всеобщей гибели, апокалипсис выражает идею конца человека в ее крайней форме и может быть рассмотрен как радикальное отрицание человеческой культуры и цивилизации 205 .
205
Даже в романе Клиффорда Д. Саймака «Город» (1952), который ближе всего подходит к современным апокалипсисам, человечество исчезает не потому, что его уничтожили псы, а потому, что оно добровольно переселилось с Земли на Юпитер. Об апокалипсическом жанре см.: Schaefer N. A. Y2K as an Endtime Sign: Apocalypticism in America at the fin-de-millennium // Journal of Popular Culture. 2004. 38, iss. 1. P. 82–105.
Апокалипсис и гибель человечества довольно часто представляются как желанный сценарий будущего. Отчасти это связано с глубоким убеждением в том, что антигуманизм есть неотъемлемая составляющая политической и социальной критики. Так, и исследователи, и журналисты склонны считать, что апокалиптические кинофильмы и книги об оживших мертвецах являются на редкость продуктивной критикой буржуазного общества, как будто монстры, пожирающие человеческие мозги, не могут означать нечто совсем иное, чем протест против капитализма или империализма.
Вырванный из своего изначального культурного и политического контекста и доведенный до абсурда, изначальный пафос Французской теории превращается в карикатуру. Так, некоторые критики находят сходство между актом познания и актом убийства; серийные убийцы, по их мнению, это не кто иные, как «идеалисты в поисках истины» 206 . Другие, стойко придерживающиеся мнения, что «западная культура и/или поздний капитализм по сути своей явление людоедское», доходят до того, что ставят знак равенства между туризмом и каннибализмом. Ричард Кинг вкратце суммирует всю палитру такого рода утверждений:
206
«Серийный убийца ищет трансцендентальный смысл традиционным способом искателей идеалистической истины, но его сбивает неопределенность опыта» (Simpson Ph. L. Psycho Paths: Tracking the Serial Killer through Contemporary American Film and Fiction. Carbondale: Southern Illinois University Press, 2000. P. 17). В рецензии на книгу Симпсона Карен Бекман подчеркивает, что он принадлежит к тем, кто смешивает познавательный акт с актом убийства (см.: Beckman K. Review of Psycho Paths: Tracking the Serial Killer through Contemporary American Film and Fiction by Philip L. Simpson. Southern Illinois University Press, 2000; Journal of Criminal Justice and Popular Culture. 2000. 8, no. 1. P. 61–65).
Кристал Бартоловия искусно истолковывает консюмеризм как культурную логику позднего капитализма; Белл Хукс характеризует евро-американское потребление этнических вещей как «поедание Другого»; по мнению Розалинд Моррис, каннибализм – это наиболее удачное метафорическое обозначение позднего капитализма. В своем ярком аналитическом обзоре документального фильма «Людоедские путешествия» Дин Маккэннелл открыто говорит то, что не сказал О’Рурк: «Мы людоеды, а современный капитализм – это неоканнибализм». Пожалуй, в еще более радикальной форме Джек Форбс утверждает, что западная цивилизация поощряет людоедство, это воплощенное психосоциальное состояние или психоз, истоки которого в эксплуатации и потреблении. Дебора Рут, в какой-то степени вдохновленная идеями Форбса, пересматривает концепцию западной цивилизации как людоедской культуры 207 .
207
King C. R. (Mis)uses of Cannibalism in Contemporary Cultural Critique // Diacritics. 2000. 30, no. 1 (Spring). P. 106.
Попытки представить эскалацию насилия в развлекательном бизнесе и растущий интерес к теме смерти как исконные свойства западной культуры, самой «природы капиталистического общества», «логоцентризм дискурса западной цивилизации» и так далее широко распространены в культурологических исследованиях. В качестве иллюстрации этой точки зрения можно привести довод Грейс Янцен. Она полагает, что «смерть как выбор, смерть как объект любования и вообще все то, что с ней связано, были типичны для западной культуры, начиная от сочинений Гомера и Платона и далее сквозь века христианства, и в западном постмодернизме эта тенденция обрела особо зловещие очертания». По ее мнению, подобная экзистенциальная характеристика западной культуры обусловлена доминированием в ней мужского начала, что привело в конечном счете к «гендерной некрофилии», когда «насилие и одержимость смертью в западной истории продолжали неуклонно нарастать» 208 . Аргументация Янцен была бы более убедительной, если бы в ней содержались доказательства того, что история других цивилизаций свободна от насилия или что за пределами западного мира отсутствует гендерное неравенство.
208
См.: Jantzen G. M. Foundations of Violence. New York: Taylor & Francis, 2008. P. vii, viii. Суммированную здесь аргументацию Янцен развивает на c. 1, 4, 5, 6, 10, 12, 14, 33.