Заноза Его Величества
Шрифт:
— Я тебе, Гоша, сама и повар, и доктор, и библиотекарь. И книжка, не спорю, интересная, но ты, надеюсь, чувствуешь, как уже похолодало? И это ещё так, сентябрь.
— Я думал меня просто морозит, — откладывает он книгу, в доказательство обнимает большую горячую кружку двумя ладонями.
— Морозит. Но твоя лихорадка тут не причём. Это осень, Ваше Величество.
— Значит, великий запрет на перемещения и был наложен из-за зимы? Феи нарушили запрет и вместе с тобой в Страну Вечного Лета вернулась смена сезонов? — всё ещё косится он на трогательную картинку, где девочка
— И у нас есть немного больше чем пару месяцев, чтобы подготовится к холодам. Боюсь, зима — это будет не так радостно, как у авторов сего творения.
Но мой король поднимает на меня глаза и замирает точно не в панике. Уставился чуть ли не с восторгом. Аж про бульон забыл.
— Вот и лето прошло… словно и не бывало, — развожу я руками, а когда мои вокальные данные не приводят его в чувство, щёлкаю пальцами: — Аллё, гараж! Ты меня слышишь? Нет, если ты настаиваешь, красный шарф я тебе, конечно, свяжу, но…
— Ты сказала: «у нас пара месяцев»? — появляется на его лице довольная улыбка. Вот та самая опять, счастливая, от которой у меня мурашки, а у него такой блаженный вид.
— Я сказала: «осень», «надо готовиться», — забираю я у него кружку. Принюхиваюсь, не попахивает ли чем противозаконным. Подорожником, например. Да и книжку заодно забираю. А то чувствую превратное у него складывается впечатление о надвигающейся катастрофе.
— То есть у нас с тобой есть ещё пара месяцев? — упорствует он, словно не хочет ни о чём другом говорить. И даже мой коронный взгляд «очнись или пожалеешь» заставляет его не собраться, а ещё шире улыбнуться. Словно он счастлив, что я на него так зло смотрю. Словно я ему, как минимум, о беременности сообщила. И у нас будет тройня. — И что сказали феи?
Окончательно пугает он меня. Может, феи там действительно чего-то знают, о чём я не в курсе?
— Гош, ты сейчас о чём? Никто ещё ничего не знает, кроме тебя и меня. Ну и Карла. Но он не в счёт, его не выпускали из замка. И если что, это я о зиме.
— Тогда зови Барта, своего фея, Фелисию, кого ещё ты желаешь поставить в известность в первую очередь. О зиме, — кивает он. — Обсудим.
— На ночь глядя?
— А это когда-то тебя останавливало? — усмехается он.
И пока слуги убегают собирать приглашённых, показывает мне на место рядом с собой, призывно похлопывая ладонью по одеялку.
— Тяв! Тяв! — сажусь я, складывая руки как лапки и изображая послушную собачку. Но он упрямо тянет меня к себе.
— Два месяца, — шепчет мне в ухо. — Вместе. Понимаешь? Я боялся, что ты меня не дождёшься. Что вернёшься в свой мир. Ты так рвалась к феям, в Мёртвый лес, к травникам. Я знаю, ты ищешь способ сбежать. И найдёшь его, судя по твоему упрямству.
И логика в его словах действительно есть. Я его правда искала. Способ. Только, увы, другой. И, увы, уже нашла.
— Гош, я тебе обещала, что не уйду, пока ты не вернёшься.
— Я вернулся. И ты только что пообещала, что у нас есть ещё два месяца, — вдыхает он запах моих волос. — И ты правда варила этот суп сама? Для меня?
—
«Бедный ты мой, болезный. Совсем зачах тут в своём средневековье. Устал от одиночества. Одичал. Истосковался без любви, без ласки. Без супа».
— Два месяца, чтобы подготовиться к зиме, — упрямо уточняю я.
— Я уже люблю эту зиму, если именно ради неё ты решила задержаться. А ещё ты обещала связать мне шарф.
— Хочешь сказать, ставки растут? — усмехаюсь я. — Да, я тоже думала, что здесь ненадолго. Но у вас здесь такой бардак, что пришлось задержаться.
— Я хоть замок узнаю? — улыбается он. — После наведения порядков?
— Э-э-э… не уверена. Но если потребуешь вернуть как всё было, — воинственно поднимаю я голову.
— Ни за что, — шепчет он, возвращая мою голову обратно на своё плечо. — Расскажи лучше, как ты тут справлялась без меня.
— Да плохо, Гош, — тянусь я к завязке на его рубашке. — Фогетт приходил.
Глава 39
— Проблемы с ним? — чувствую, как он тут же напрягается. Как каменеют мышцы. Как крепче прижимает меня к себе его сильная рука.
«Понимаю. Не отдашь. Твоё».
— Да. Наговорил всякой хрени священнику, — щекочу его шею кончиком верёвки и пытаюсь ужать в два предложения наш часовой разговор с Элизабет и Дорой. Суть его сводится к тому, что пока им удалось всё уладить, и тайна исповеди не позволит отцу Томасу поделиться полученной информацией ни с кем. Но пациент Дамиан нестабилен как мартышка с гранатой. И если на него нажать, а местный епископ только ждёт повод докопаться до короля, если Дамиан подаст жалобу официально… — В общем, Феодора заперла его в замке. Хочет, чтобы прежде всего он поговорил с тобой.
— Идиот, — безошибочно ставит Георг диагноз, уворачиваясь от завязки. — И чего он хотел от тебя?
Что ж ему ответить-то, такому ревнивому? Пыхтит как паровоз. Правду, наверно. Всё равно ведь доложат.
— Дозволь, говорит, Катенька, я тебя поцелую. А я говорю: нет, Дамианушка, не позволю. И веером его, веером. Тапочка у меня, к сожалению, с собой не было. Но веер, скажу тебе, тоже ничего.
— Ну в тебе я никогда и не сомневался. Даш?
Я аж вздрагиваю. Аж дыхание сбивается — с каким придыханием он произносит моё имя.
— Что, мой ненаглядный? — бросаю я чёртову завязку. — Честное слово, тапочки я берегу только для тебя.
— Ну хоть тапочки мне с ним делить не придётся, — горько усмехается он. — А что ты думаешь про жалобу?
— Честно? — отстраняюсь я и сажусь рядом, поджав ногу. — Что пора бы взорвать на хрен эту лживую продажную церковь, и камня на камне не оставить.
— Хочешь развязать войну? — прищуривается он. И ни намёка ни в его словах, ни в нахмуренных бровях на шутливость. — Имперские войска станут на её защиту. А поскольку Филипп теперь понимает, что добровольно я не отдам ни пяди своей земли, это и станет поводом.