Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

Поэт известен также как автор детективной прозы (под псевдонимом Николас Блейк).

На русском языке стихи С. Дэй-Льюиса публиковались с середины 30-х годов в переводах Ю. Анисимова, С. Боброва, С. Map, И. Романовича.

БЫЛОЕ НЕ ВОССТАНЕТ, СЛОВНО ФЕНИКС

Перевод А. Ибрагимова

Былое не восстанет, словно феникс. С трехбашенных небес уже не хлынет Дождь золотой [30] , отколдовал закат, В тени деревьев усыплявший боль. Но радость возвратится: по зарубкам Отыщет путь обратный. Вспыхнет свет. В знакомых жестах изольется пыл, И ты во всем познаешь полноту. Тогда-то, знай, любимая, конец Беспечной пляске жаворонка в небе. Волной тепла закончится весна, И окоем отяжелеет хмурый. Ты наливайся миротворной силой И молча вместе с тучами расти. Все вызрело — колосья и плоды. Пришла пора — и ты затяжелела.

30

… дождь золотой… — Согласно греческому мифу, Зевс проник в башню к царевне Данае в виде золотого дождя.

ВЫ,

КТО АНГЛИЮ ЛЮБИТ

Перевод Г. Симановича

Вы, кто Англию любит и не глух к ее музыке — К медленному, умиротворенному шествию облаков, К ясным ариям света, трепещущим над холмами ее В сопровождении мирных аккордов лета; К контрапункту листвы в резвом западном ветре, К восхитительному аллегро цветов и реки И к ударам меди из леса в декабрьской коде: Слушайте! Слышите, как ворвалась и окрепла новая тема? Вы, кто мчится в тандеме и в одиночку По широким шоссе под апрельским солнцем Или грустит над озерами, в которых лесистые склоны Отражаются пламенем листьев — ваших надежд листопадом; Бродяги и велосипедисты, неуемные экскурсанты, Беженцы из богом проклятых дыр и нищих селений — Знаю, вы ищете новую землю, вам нужен спаситель, Чтоб утвердилось долгое братство и честь возродилась. Вы, кто любит покой и домашний уют и счастлив уж тем, Что птиц наблюдает, и может в крикет играть, И может за всех беззаботно платить у буфетной стойки, — Вы тоже бредете мимо покинутых мельниц и ветхих сараев, Клейменных отчаяньем. Вы, с сердцами на мертвой точке, — Ваш убыток тем больше, чем глубже сознанье беспомощности. Мы вам откроем секрет, добавим чуточку тоника: Подчинитесь грядущему ангелу, лекарю нового типа. Но прежде всего вы, доведенные до крайности, жертвы Безжалостной супермашины, говорящие «хватит», — В креслах ли вы развалясь, себя, бессильных, осмеиваете, Бережетесь ли голода, банд и шпионов, Сшш копя, негодование сдерживая, — Вам больше не нужно драться вслепую, враг перед вами. В означенный час вы будете в первых рядах, Вы, фонарщики силы, сварщики нового мира.

С КЕМ ВЫ, ПОЭТЫ ВОЙНЫ?

Перевод Г. Симановича

Они прибрали к своим рукам Рынок, церковь и правосудье, И подобрались к нашим стихам: Пойте свободу, сыны словоблудья! Логику эпохи надо учесть — Для вечных строк не найдется темы. И с грезами простились всё мы, Чтоб хуже не было, чем есть.

КЛЕН И СУМАХ

Перевод И. Озеровой

Клен и сумах вдвоем над осенью парят, Взгляни: их письмена так ярко заалели, — За эти изжелта-багровые недели Из всех закатов ткут они земле наряд. Вам, листья, кровь дана от целой жизни года. Какой с востока плыл фламинговый восход! Какой закат стекал по кронам целый год, Чтоб в славу хрупкую одела вас природа. И человек, как лист, однажды упадет, Снаружи пепельный, внутри кровоточащий. Осенний отсвет многоцветной чащи Немыслим в тупике, где он конец найдет. О, первозданный свет и небосклон в огне, За всех, кто обречен, кричите вы во мне.

ВСЕ УШЛО

Перевод И. Озеровой

Вот море высохло. И бедность обнажилась: Песок, и якорь ржавый, и стекло; Осадок прежних дней, когда светло Пробиться радость сквозь сорняк решилась. А море, слепо, словно свет жестокий, Прощало мне прозренье. Сорняки — Мои мгновенья, ум — солончаки, Бесплоден плоти голос одинокий. И время высохло, и призрачны приливы, Ловлю натужно воздуха глоток… Молю, чтобы вернулось море вспять, Опять пусть будет добродетель лжива. Нахлынь на мой иссушенный песок, Чтоб жизнь иль смерть мне, как свободу, дать!

ЛУИС МАК-НИС

Луис Мак-Нис(1907–1963). — Родился в Белфасте, в семье протестантского епископа; учился в Оксфордском университете. Входил в группу поэтов «оксфордской школы». Так же как Уистен X. Оден, участвовал на стороне республиканцев в гражданской войне в Испании.

Первый сборник, «Стихи», был издан в 1935 г. Как и Оден, писал сатиры, направленные против буржуазного общества; но в его сатирическихстихах чувствуется влияние элиотовского нигилизма. В одном из своих последних стихотворений, «Ист Коукер», Мак-Нис писал: «Мы лишь пытаемся научиться, как пользоваться словами. Остальное не наше дело».

ВОЛЫНКА

Перевод А. Сергеева

Ни к чему нам карусели, ослики и ряженые, Лучше дайте нам «роллс-ройс» и ход к замочной скважине. У них трико из крепдешина, туфли из кожи питона, На полу тигровая шкура, на стене голова бизона. Джон Макдональд мертвеца запихнул под стол ногою, А когда тот стал оживать, добил его кочергою, Продал глаза его как сувениры, кровь разлил в бутыли И выдал за виски, а кости себе оставил на гантели. Ни к чему Гурджиев-йога, ни к чему Блаватская, Лучше дайте юбку в таксо и растущую акцию. Энн Макдугал пошла доить и по дороге увязла, Прочухалась под граммофонные звуки старого венского вальса. Ни к чему девичья гордость и бесплатные школы, Лучше дайте шины «Данлого» и — черт латай проколы! Лорд О’Фелпс орал на праздник, что он трезвей всех в мире, А как начал считать свои ноги, насчитал четыре. Миссис Кармайкл после родов объявила банкротство: «Хватит шестерых, устала от перепроизводства». Ни к чему политиканство, ни к чему газеты, Лучше дайте маме пособье, а детишкам конфеты. Вилли Меррей о банкноту порезался до крови И замотал пораненный палец шкурой эйршпрской коровы. Братец его преуспел в путину; что касается братца, Так он улов свой выбросил в море, а сам пошел побираться. Ни к чему «Селедка-Юнион», ни к чему Писание, Лучше дайте пачку окурков, а то у нас руки не заняты. Ни к чему нам стадионы, кино и прочие фокусы, Ни к чему нам койки в деревне и глянцевитые фикусы. Ни к чему обещанья

партий, предвыборные песенки, Лучше просиживать дома штаны и вешать шляпу на пенсию. Все ни к чему, моя малышка, все ни к чему, мой светик, Каждый день набиваешь мозоли, а деньги уносит ветер. Барометр падает час от часу, падает год от году, Поди разбей, проклятый барометр — не исправишь погоду.

ВОСКРЕСНОЕ УТРО

Перевод П. Грушко

Вдруг с городского шоссе наплывает стайка нестройных нот, Звуки, вильнув хвостами, как рыбки, уплывают за поворот, И сердце твое забьется и скажет: «За руль!» Мелькают столбы, И стелется воскресное утро ярмаркою судьбы. Сочти этот день самоцелью и это Теперь назубок разучи, В музыку облачись и до Хиндхема, словно пуля, домчи, Режь виражи, отрывая колеса и обгоняя ветра, Пока не поймаешь за краешек платья запыхавшееся Вчера, Пока не вылущишь из Недели этот день, этот свет, Похожий на небольшую вечность, на закованный в рифмы сонет. Но что там стонет? Церковь отверзла восемь колоколов: Устами смерти они неустанно тебе говорят без слов О том, что ни музыка, ни движенье тебе уйти не дают От будней, которые мало-помалу убивают тебя — и убьют.

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН

Уистен Хью Оден(1907–1973). — Родился в Йорке, учился в Оксфорде; входил в группу поэтов «оксфордской школы». Во время гражданской войны в Испании Оден служил в санитарном батальоне республиканских войск. Первые стихи Одена были опубликованы в 30-е годы, именно тогда были созданы его лучшие, остросоциальные произведения (сб. «Стихи», 1930, «Ораторы», 1932, и поэма «Испания», 1937, переведенная на русский язык в 1938 г. М. Зенкевичем). В 1938 г. поэт переехал в США и в 1948 г. получил американское гражданство; в 1972 г. вернулся в Англию. В последних поэтических книгах Одена («О доме», 1965, «Город без стен», 1969, и «Послание крестнику и другие стихотворения», 1969) настойчиво звучит тема больного человека и больного мира, тема человеческого одиночества в «асфальтовой пустыне». Не приемля современного мира, поэт страдает от горького сознания невозможности что-либо в нем изменить.

ХВАЛА ИЗВЕСТНЯКУ

Перевод А. Сергеева

Переменчивых нас постоянная ностальгия Возвращает к известняку, ибо этот камень Растворяется в море. Вот они, круглые склоны С надземным запахом тмина, с подземной системой Пещер и потоков; прислушайся, как повсюду Кудахчут ручьи — и каждый свое озерко Наполняет для рыб и свой овраг прорезает На радость ящеркам и мотылькам; вглядись В страну небольших расстояний и четких примет: Ведь это же Мать-Земля — да и где еще может Ее непослушный сын под солнцем на камне Разлечься и знать, что его за грехи не разлюбят, Ибо в этих грехах — половина его обаянья? От крошащейся кромки до церковки на вершине, От стоячей лужи до шумного водопада, От голой поляны до чинного виноградника — Один простодушный шаг, он по силам ребенку, Который ласкается, кается или буянит, Чтоб обратить на себя внимание старших. Теперь взгляни на парней — как по двое, по трое Они направляются в горы, порой рука об руку, Но никогда, слава богу, не по-солдатски в ногу; Как в полдень в тени на площади яростно спорят, Хотя ничего неожиданного друг другу Не могут сказать — как не могут себе представить Божество, чей гнев упирается в принцип И не смягчается ловкою поговоркой Или доброй балладой: они привыкли считать, Что камень податлив, и не шарахались в страхе Перед вулканом, чью злобу не укротишь; Счастливые уроженцы долин, где до цели Легко дотянуться или дойти пешком, Никогда они не видали бескрайней пустыни Сквозь сетку самума и никогда не встречали Ядовитых растений и насекомых в джунглях — Да и что у нас может быть общего с этой жутью! Другое дело сбившийся с толку парень, Который сбывает фальшивые бриллианты, Стал сутенером или пропил прекрасный тенор — Такое может случиться с каждым из нас, Кроме самых лучших и худших… Не от того ли Лучших и худших влечет неумеренный климат, Где красота не лежит на поверхности, свет сокровенней, А смысл жизни серьезней, чем пьяный пикник. «Придите! — кричит гранит. — Как уклончив ваш юмор, Как редок ваш поцелуй и как непременна гибель!» (Кандидаты в святые тихонько уходят.) «Придите! — Мурлыкают глина и галька. — На наших равнинах Простор для армий, а реки ждут обузданья, И рабы возведут вам величественные гробницы; Податливо человечество, как податлива почва, И планета и люди нуждаются в переустройстве». (Кандидаты в Цезари громко хлопают дверью.) Но самых отчаянных увлекал за собою Древний холодный свободный зов океана: «Я — одиночество, и ничего не требую И ничего не сулю вам, кроме свободы; Нет любви, есть только вражда и грусть». Голоса говорили правду, мой милый, правду; Этот край только кажется нашим прекрасным домом, И покой его — не затишье Истории в точке, Где все разрешилось однажды и навсегда. Он — глухая провинция, связанная тоннелем С большим деловитым миром и робко прелестная — И это всё? Не совсем: каков бы он ни был, Он соблюдает свой долг перед внешним миром, Под сомнение ставя права Великих Столиц И личную славу. Поэт, хвалимый за честность, Ибо привык называть солнце солнцем, А ум свой Загадкой, здесь в своей тарелке: Массивные статуи не принимают его Антимифологпческий миф; озорные мальчишки Под черепичными переходами замка Осаждают ученого сотней житейских вопросов И соображений и этим корят за пристрастье К отвлеченным аспектам Природы; я тоже слыхал Такие упреки — за что и сколько, ты знаешь. Не терять ни минуты, не отставать от ближних, И ни в коем случае не походить на животных, Которые лишь повторяют себя, ни на камень И воду, о которых заранее все известно — Вот суть Англиканской Обедни; она утешает Музыкой (музыку можно слушать где хочешь), Но нет в ней пищи для зренья и обонянья. Если мы видим в смерти конечную данность, Значит, мы молимся так, как надо; но если Грехи отпустятся и мертвецы восстанут, То преображение праха в живую радость Невинных атлетов и многоруких фонтанов Заставляет подумать подальше: блаженным будет Безразлично, с какой колокольни на них посмотрят, Ибо им утаивать нечего. Мой дорогой, Не мне рассуждать, кто прав и что будет потом. Но когда я пытаюсь представить любовь без изъяна Или жизнь после смерти, я слышу одно струенье Подземных потоков и вижу один известняк.