Западня. Шельф
Шрифт:
— Урааа! — завизжала Лиза, но сейчас же снова загрустила. — Мам, а заберите меня сейчас, а? Я соскучилась так...
— Ты же понимаешь, Лизок, папа в поле, а меня не отпускают — из-за этого шельфа весь институт на ушах стоит. Да и играть тебе не с кем будет, знаешь же — все разъехались на лето.
— Знаю...
— Вот и не канючь. Радоваться надо, что не в Черноводске сидишь. Знаешь, какая здесь холодрыга сейчас? Бабушку слушайся... дай-ка ей трубку.
Лиза протянула телефон бабушке и нога за ногу поплелась на балкон. Губы ее дрожали, глаза жутко щипало — будто в них
Заскрипели пружины, густо пахнуло табаком, и на вздрагивающее плечо Лизы опустилась тяжелая теплая рука.
— Ну, хоть за сарафан не заругала, — сказал дед. Лиза громко всхлипнула. — Ну, с чего реветь надумала?
Лиза молча замотала головой, и дед шумно вздохнул.
— С подружкой поругалась? — спросил он. Лиза передернула плечами, и он легонько похлопал ее по спине: — Не реви, это чепуха, помиритесь. Давай вытирай глазки и иди руки мыть, сейчас ужинать будем.
— А что мама должна терпеть? — тихо спросила Лиза.
— Не бери в голову, — ответил дед, — это... на работе у нее...
— Опять шеф дурит? — деловито спросила Лиза, копируя мамины интонации.
— Вот-вот, шеф.
— А почему...
— А ну марш руки мыть, почемучка!
Лиза испуганно кивнула, и дед, тяжело ступая, вышел.
Вымыв руки и поменяв мокрый грязный сарафан на футболку и шорты, Лиза тихо пошла на кухню. Больше всего ей хотелось спрятаться и не попадаться никому на глаза, но Лиза точно знала, что так будет только хуже — найдут и замучают расспросами и нотациями. А вот если все делать как обычно, как положено — то, скорее всего, никто и не обратит на нее внимания. Бабушка будет говорить с дедом, а дед — читать газету, иногда выглядывать из-за нее и бормотать «угу», а на Лизу никто и не посмотрит.
— Света говорит — у них там опять ребенок пропал, ищут, — донесся из-за кухонных дверей голос бабушки. — Первоклашка из соседнего дома. Говорит — второй уже... Да и взрослые...
Бабушка перешла на совсем уже тихий шепот. Лиза не смогла разобрать ничего, кроме слов «следователь» и «кишки». По спине ходила холодная мохнатая лапа; Лиза изо всех сил напрягала слух, стараясь расслышать что-нибудь еще, но так и не смогла, — все глушило журчание воды из крана и грохот посуды.
— Куда их родители только смотрят, не понимаю, — наконец сказал дед нормальным голосом.
— А куда ты сегодня смотрел, когда она в канаве бултыхалась? Сарафан теперь хоть выкидывай, не напасешься.
Лиза на цыпочках попятилась от кухонных дверей. Сейчас входить точно не стоило — весь бабушкин гнев обрушится на нее, а так она просто поворчит на деда.
Или в парке. В городской парк ходить без взрослых нельзя; там случаются всякие вещи. Что-то страшное. Взрослые потом разговаривают об этом шепотом, ничего не подслушать, и только твердят: никогда, никогда не ходи туда. Все равно, что смотреть фильм ужасов по видаку — в единственный в Черноводске видеосалон совсем уж маленьких детей не пускали, но у Лизиной одноклассницы было несколько кассет дома. Всякие ужасные вещи всегда происходят не с тобой и не с твоими друзьями, а где-то далеко. Если ты хорошая — то ничего страшного с тобой никогда не случится. Но если поймают... Лизе даже думать не хотелось о том, что будет, если взрослые застукают тебя с друзьями в парке.
После купания Лизу слегка знобило — все-таки даже в самый жаркий день можно промерзнуть до костей, если долго не вылезать из воды. Она лежала на своем диванчике, натянув одеяло до носа. Южные звезды, крупные и мохнатые, выглядывали из-за тополей; волнами накатывал звон многочисленных цикад. Хотелось спать, но почему-то Лиза боялась закрыть глаза. В голове все крутились обрывки сегодняшних разговоров: и Ленкино «он все врет», и сердитое шипение бабушки — Лиза так и не поняла, почему та ругалась на маму. Она чувствовала, что за этим разговором кроется что-то ужасное... а взрослые врут. Например, когда делают прививку — говорят, как комар укусит, а на самом деле это жутко больно. Взрослые врут. Так, может, и папа врет про «поле»? Лиза изо всех сил зажмурилась. Не может быть такого, это Ленка — дура... Звезды за тополями задрожали и раздвоились; Лиза сморгнула слезы и устало повернулась набок. Фигурка, которую она так и не сняла с шеи, больно впилась в грудь, и девочка обхватила металлического воробья ладошкой, чтоб не кололся. Ленка — дура. Вот Никита бы никогда не стал говорить ей таких гадостей...
«Кишки», — громко сказал кто-то под ухом. Лиза вздрогнула, открыла глаза и тут же поняла, что спит: вместо балкона она оказалась в городском парке Черноводска, на детской площадке, окруженной густым и высоким кедровым стлаником. Она стояла перед «гигантскими шагами»; в одной из резиновых петель сидел Никита, болтал ногами и хитро поглядывал на Лизу.
— Смешное слово — кишки, — сказал он и хихикнул.
— Гадость, — сморщилась Лиза. — Перестань!
Под ногами заскрипел промерзший песок; впереди пылали густо-оранжевым лиственницы. Ветви стланика кивали на ветру под тяжестью пурпурных, с сизым налетом шишек, будто говорили: иди к нам, Лиза; беги скорее, шишки такие вкусные, и чем дальше — тем больше, тем спелее... Торопись, Лиза!
— Кишки, — повторил Никита.
Лиза остановилась, сердито оглянулась на друга — с края детской площадки он казался совсем маленьким. От запаха хвои тошнило, во рту появился горький привкус, и казалось, что губы слипаются от смолы. Никита спрыгнул с карусели и как-то сразу оказался рядом. Теперь они стояли бок о бок и вместе смотрели на заросли стланика.