Запах цветущего кедра
Шрифт:
Чуть на отшибе, слева от ворот, возвышался явно командирский просторный дом, административный корпус, а может, и караульное помещение. Обшитый новенькой вагонкой, облагороженный резными наличниками, крытым крылечком с витыми столбами, он почти утратил своё было предназначение, но всё равно отовсюду выпирало его суровое казённое прошлое.
И ни одной живой души! Полное безмолвие, если не считать нескончаемого чириканья ласточек, приглушённого тарахтенья электростанции и ленивого, равнодушного ко всему, линяющего
— Свои, — сказал ему Галицын. — У китайцев отнял недавно! Чуть не съели!
— Кого? — невпопад спросил Стас.
— Собаку! Кстати, оказался очень способный пёс, след берёт, команды знает.
А ещё вчера до позднего вечера на зоне мычали и голосили могучим хором! И куда же подевался этот хор?
— Ты не про умного пса, ты про амазонок расскажи, — перебил его Рассохин. — Что-то не видать ни одной. От меня попрятал?
— Опоздал, брат! — весело воскликнул жизнерадостный полковник. — Но я тебя звал, Стас. Чего не поехал?
Рассохин ухмыльнулся и сказал тоном Бурнашова:
— Ну вот, приехал — и динамо! А я спровадил подругу, размечтался про тантрический секс с амазонками.
Галицын улыбался, как ясашный:
— Всех барышень отправили в отпуск. До осени, пока орех не поспеет. Они же здесь сезонные, ну, ещё многие остаются зимовать, кому податься некуда... Пойдём, я тебе хозяйство покажу.
Врал и видел, что ему не верят.
— Ты что же, один тут?
— Почему? Вдвоём с Матёрой.
— И давно отправили?
Галицын подвёл его к бараку.
— Последнюю партию сегодня. Видел, наверное, мужиков.
Рассохин даже прикидываться не стал.
— Пешими по берегу? В разлив? Они что у тебя — водоплавающие? Или перелётные?
У него ответы были заготовлены и говорил убедительно, как-то мимоходом:
— Пешими только до китайского участка. Там у нас машина стоит, вахтовый «Урал». За Гнилой китайцы всю зиму работали, лежнёвку проложили. Лес прямо в Красноярский край возят, на железную дорогу. Вырубают нашу Родину, Станислав!
— А разве не через Усть-Карагач возят? — усомнился он. — Я добирался на лесовозах.
— Это с других участков. Их же тут полно! Ползучая экспансия, захват экономических территорий. Даже служебных натасканных собак воруют. Но ничего, я их отсюда выдавлю!
В бараке располагался цех по обработке кедрового ореха, вероятно, оборудованный по последнему слову техники: новенькие станки, сушилки, веялки, лущильные машины — конвейер. Полковник превратился в экскурсовода.
— Ты подумал, что мы тут занимаемся эксплуатацией дешёвой рабочей силы? — горделиво спросил он.
— Ничего я не подумал, — хмыкнул Стас.
— Так все считают! Знаешь, сколько вложено в оборудование?
— Не знаю...
— Здесь шишки перемалывают, — Галицын остановился у громоздкого станка с бункером. — Смесь ореха и шелухи попадает на решёта, потом на калибровку. А это сушилки, отбор живицы, установка для отжима масла.
Рассохин слушал его вполуха, в голове неотвязно свербела мысль: как можно выехать к железной дороге, которая находилась километрах в двухстах на северо-восток? И почему дорогу с Рассошинского прииска когда-то потянули на запад, через урочище Гнилая Прорва, с выходом на Усть-Карагач, а не в ближний Красноярский край?
Когда-то он держал в голове все возможные маршруты в этом районе, помнил названия речек, урочищ, и надо же — годы так проветрили мозги, что напрочь стёрлась однажды затверженная география местности и ориентиры.
Галицын распахнул ещё одну дверь внутри цеха, за которой стояли двухъярусные зековские кровати-шконки, все аккуратно заправленные, как в армии.
— Это у нас братское общежитие, — сообщил он. — Строгость и аскеза.
— Они, что, взаперти живут? — на окне была решётка, и на двери — могучий запор с проушинами для замка.
Бывший опер поморщился.
— Откровенно сказать, это ещё не братья. Так, сброд, мусор человеческий. Половину хоть сразу сажай.
— И женщины тоже?
— Ну, скажешь! Женщины в привилегированном положении. Они тут царицы, богини. Матриархат! Эх, звал тебя — не поехал! Не застал наших красавиц. Знаешь, есть такие манкие!
И осёкся, огляделся, проверяя, не услышали ли посторонние.
— Кто не успел, тот опоздал.
— Ничего, скоро возвращаться начнут, — успокоил Галицын. — Они ведь от мира здесь быстро отвыкают. Трудно им потом в чужой среде. А тут у сестёр воля! И полная власть.
— Где китайцы работали? — спросил Стас, когда прошли весь цех.
Полковник что-то заподозрил, сказал с осторожностью:
— Километрах в шести от Гнилой... Там по гриве дорогу подсыпали. По болотам лежнёвки, — и добавил уже весело: — Это же китайцы! Они вон какую стену построили!
— Ну да... — неопределённо отозвался Рассохин.
— И как тебе производственная линия? — горделиво спросил Галицын. — Смотри: вот здесь масло уже разливается по флаконам. А потом упаковка... Кстати, ты пробовал на вкус?
— Не помню.
Полковник щедрой рукой достал из полупустой коробки пузырёк, отвинтил пробку и протянул.
— Глотни! Божественное зелье!
Стас пригубил, но вкуса не ощутил. Что-то маслянистое, густое и вроде даже без запаха.
— Всё удовольствие стоит триста семьдесят тысяч евро! — похвастался Галицын.
— Пузырёк?
— Да нет! — он расхохотался. — Производственная линия! Представляешь — окупилась за один сезон. Видал, этикетки на китайском и английском? Всё сразу за рубеж идёт. Это не считая лущёного ореха, живицы!