Запах цветущего кедра

Алексеев Сергей Трофимович

— Без нас вы не найдёте Сорокина, — заявил рыжий, убирая корочки. — Впрочем, как и Стюарта. И феминистская организация вам не поможет.

— Они мне не нужны, — Колюжный запустил двигатель. — Благодарю за участие.

Его наглая и циничная самоуверенность перехлёстывала через край.

— Но вы же не только расстёгивали замки и снимали корсет с Неволиной. Кстати, делали это профессионально, как специалист по «молниям». А ещё обсуждали будущую встречу!

Он явно намекал на технологию герметичных замков, по сути, украденную и вывезенную из Австралии!

— Тебе чего надо? — грубо спросил Вячеслав.

— Вы же ищете Сорокина по просьбе Станислава Ивановича? — неожиданно заявил тот. — Он поручил

установить контакт и прояснить некоторые вопросы относительно пророчицы на Карагаче.

Помощник знал слишком много, чтобы быть просто мошенником, однако связываться с ним нельзя было из-за давно наработанного опыта: как только примешь чьи-либо услуги, в том числе и представителей государственных структур, так сразу же начнёшь играть по чужим правилам.

Тем временем этот рыжий интриган решил его додавить: их психология была одинаковой даже в разных частях света. Они любили говорить загадками и, соответственно, по-английски выстроенными фразами, что говорило о школе спецслужб.

— Человек, которого вы приняли с госпожой Неволиной за Сорокина, вовсе не Сорокин. И не Стюарт.

— Ну и что дальше?

Вероятно, рыжий понял, что должного эффекта своими знаниями не произвёл, поэтому ответил прямо:

— Мой шеф приглашает вас на беседу. Завтра, в тринадцать часов.

— К сожалению, принять приглашение не могу. — Вячеслав закрыл дверцу и выехал со стоянки.

Помощник госчиновника остался стоять со вскинутыми руками.

Конечно, для пользы дела уезжать вот так не стоило бы, но Колюжный чувствовал наплыв какого-то сурового внутреннего противления, зажжённого Неволиной.

До появления этого рыжего из ЦК он ещё как-то серьёзно не относился ни к самому Сорокину-Стюарту, ни ко всему, что вокруг этого происходит; даже просьбе Рассохина внял скорее из любопытства, чем по долгу члена его команды. К тому же лектор несколько заморочил мозги прилипчивыми заявлениями по поводу накопления в организме знаков смерти, вещества чишовела, и теперь реальность воспринимилась как-то отстранённо.

Пока он колесил по центру и стоял в пробках, тупо и безнадёжно пытался понять, при чём здесь явно государственная структура Центр коммуникаций и какой-то мелковатый и жуликоватый бизнесмен Сорокин? И откуда этому центру столько всего известно о нём самом, о Рассохине и его поручении? У них что, других дел нет, как следить и шпионить за частными лицами? Времени навалом, чтобы приглашать на беседы далёких от политики людей?

В самом деле, тут или мошенничество, развод, или глупость. Однако всё же позвонил Неволиной и убеждённо заявил обо всём, что услышал от рыжего. Рассчитывал поколебать её самоуверенность, но услышал в ответ некое воинственное щебетание.

— Не напрягайся, Вячеслав. Если не он, мы всё равно отыщем настоящего. Этот прохиндей от нас не уйдёт. Кстати, забыла тебе сказать. Полковник Галицын из твоей команды?

— Из моей, — осторожно признался Колюжный.

— Он очень даже помог нам, того не ведая. Отнял бизнес у Сорокина.

— То есть как это — отнял? — вслух изумился Вячеслав.

— У вас это называется «рейдерский захват». Надеюсь, у тебя есть рычаги влияния на этого полковника?

Пришлось скверно и подло врать женщине, дабы не унизиться окончательно.

— Разумеется, есть.

— Ты поможешь фонду высвободить несчастных женщин! — поручила кинозвезда. — Там около сорока человек в заточении. Живут на правах рабынь, в том числе и сексуальных. Пришлю номер счёта, переведёшь деньги на авиатранспортировку. С учётом аренды вертолёта, билетов на самолёт, расходов на питание и проживание, требуется сто тридцать тысяч долларов. Этим летом мы планируем операцию по ликвидации секты на Гнилой Прорве.

И отключила трубку.

Домой Колюжный приехал в сумерках и с решением не платить этому фонду ни копейки.

Не хватало, чтобы ещё какая-то артисточка разводила его на деньги! И когда стал открывать дверь, обнаружил, что закрыто на один замок, как будто дома кто-то есть. А быть никого не могло, поскольку квартира у него была холостяцкая, ключей он никому не давал, и, кроме мамы, сюда никто не мог проникнуть. Отец так вообще не появлялся, поскольку уже третий год они, по сути, не общались друг с другом. Родители всё время жили за городом, и, по версии мамы — биолога, всю жизнь проработавшего в зоопарке, отселение взрослого сына было вынужденным отделением доминирующего самца, коим являлся отец, от возмужавшего, взматеревшего сына. Родители по своей охоте купили ему просторную клетку, да ещё коммунальные услуги оплачивали. На самом деле мама наивно полагала, что, оставшись один, без родительской опеки, он скорее женится, ибо считала, что в тридцать три года мужчина уже не может быть холостым. В результате Колюжный-младший оказался изгоем, а доминирующий родитель жил теперь, как лев в прайде, собрав в загородный дом двух маминых сестёр и трёх племянниц.

Он переступил порог пустой квартиры и сразу же узрел 6отинки сорок восьмого размера — эдакие сшитые на заказ лыжи.

— Батя?.. Ты где?

Отец был уверен, что карьеру сделал из-за своего двухметрового роста — всегда был слишком приметным: самого здорового везде ставили бригадиром. В Якутии он начинал работать мастером после института, через три года стал начальником прииска, и ещё через год — руководителем всей золотодобычи. Он даже в министерстве замом проходил всего пару лет, когда как тамошние чиновники лет по десять ждали нового назначения. Ещё на Вилюе он получил прозвище Бульдозер, и не потому, что был упрям и неотвратим, как американский катерпиллер; усевшись за рычаги, родитель влёгкую поднимал с земли бульдозерной лопатой спичечный коробок, а на экскаваторе мог разлить бутылку спирта в три стакана, поставив её в ковш, и при этом ни капли не пролить. Однако отец считал, что и пострадал по причине своего богатырского телосложения, когда в правительстве появился маленький, юркий премьер, которому приходилось задирать голову, глядя на подчинённого министра. Но зато его тут же заметили в Госдуме и предложили место депутата, где он и заседал до сего дня.

Своим прозвищем отец гордился, радовался, когда так называла жена и вся прочая родня, к которой он относился трепетно, терпеливо и всё прощал. И, напротив, не позволял вольностей сыну: Вячеслав всю жизнь конфликтовал с родителем, хотя смотрел на него восхищённо.

Сейчас Бульдозер сидел на кухне, пил чай и читал газету.

— Ты что опять замутил там? — спросил он, не отрываясь от занятий. — Что за экспедиция на Карагач?

После неудачи с высокотехнологичными проектами Вячеслав несколько лет пытался избавиться от отцовского контроля, однако до конца сделать этого не удавалось, поскольку у родителя была доля в его предприятии, оставленная как раз для того, чтобы всюду совать нос. Из-за своего депутатства сам он заниматься бизнесом не мог и только давал указания, советы и высказывал пожелания. С точки зрения Бульдозера, Вячеслав неправильно вёл дела, плохо зарабатывал и впустую тратил, поэтому отношения всегда были тлеющими и всегда готовыми превратиться в пожар.

Его напор сейчас не предвещал ничего хорошего.

— По староверским скитам поедем, — отмахнулся Колюжный. — В общем, турпоход, прогулка... Как жизнь, бать?

— Не ври! Что там Рассохин делает?

Судя по тону, отец что-то узнал об экспедиции только что и, скорее всего, откуда-то сверху. Почему-то сразу же вспомнился рыжий помощник, и оказалось, не зря. Колюжный-старший скомкал газету.

— Хоть бы посоветовался!.. Ты понял, куда влез? Куда тебя занесло? Это уже не промышленный шпионаж! Стас заманил? Книги искать?