Запах цветущего кедра
Шрифт:
— Ты пойдёшь в землянку! Затопишь печь. Женщин обсушить надо! И только попробуй высунуться!
Она повиновалась, а Стас с ужасом думал, как потом объясниться с ней, как сказать, что живых нет? Но отмёл, отверг эти мысли. Сейчас надо было думать, куда свозить выловленные тела утонувших, чтобы амазонка их ни в коем случае не обнаружила.
И, удивляясь своему хладнокровию, придумал: топить на дно у берега. Тем более вода ещё ледяная, сохранней будут.
Рассохин высадил её на острове возле прыгающего от радости пса и, не глуша двигатель, отчалил. Напрямую было не так и далеко до берёз с «белыми флагами», амазонка шла зигзагами, обходя глубокие места в низинах и пойменные озёра. Ветер всё
— Оставь их живыми! Спаси хоть кого-нибудь!
И замолк, чувствуя, что кричит от отчаяния и слабости, а молитва ещё больше отнимает силы, выпускает из него воздух, как из баллона, накачанного до звона.
Каждый год Карагач требовал жертв. Слышно было: там рыбак утонул, там шишкарь или лесосплавщик, даже ясашных вылавливали. Но чтобы вот так, в один раз до сорока человек сгинуло!.. Он стиснул зубы, вобрал голову в плечи и словно изготовился к драке, к кулачному поединку. Когда впереди замелькали белые тряпки на согнутых берёзках, всё равно навернулись слёзы. Он убедил себя — от встречного северного ветра.
Не сбавляя скорости, Рассохин обогнул затопленный остров и погнал к соре, выискивая место, где видел плавающее тело. Перед колючим щетинистым наносом резко сбросил обороты, и обогнавшая лодку волна всколыхнула, зашевелила мусор. Брезентовое затопленное полотнище он нашёл сразу и определил: точно — сорванная и забитая в сору палатка, вон и стальное колечко с верёвкой. Доставать не стал, выключил двигатель и взялся за вёсла, подгребая к синеющему пятну. Других подобных пятен вроде не видно, хотя среди плавающей сухой травы и хвороста разглядеть утопленника было сложно. Только раз содрогнулась душа, показалось — женская голова с размётанными плавающими волосами, однако в следующий миг разглядел сорванную половодьем болотную кочку с сухой осокой. И уже зелёная щетинка свежей пробивается.
Он подчалил к соре и стал подтягивать веслом чуть вздутую синюю куртку. Сразу ощутилось её грузное содержимое, но только у самого борта лодки различил: да это же мешок! С чем-то тяжёлым, пухлым, но самый обыкновенный мешок! Рывком задёрнул в дюральку, распустил шнур — резиновая лодка, большая, четырёхместная, и разобранные вёсла выпирают, вовсе не похожие на руки. Воображение дорисовало!
Облегчения не наступило, почему-то лишь задрожали пальцы и заныло в пояснице. Он встал на носовую площадку и, осматривая наносы, набил трубку. Табак был влажноватый от рук, спички тушил ветер, и всё-таки прикурил кое-как. И не увидел, а почувствовал, что мохнатая, грязно-серая сора пуста, что нет здесь ни живых, ни мёртвых — только лёгкий, плавучий мусор, снесённый с поймы. Ворохнулась призрачная надежда: может, и впрямь ушли?! Отыскали гриву, косу, где мелко и, не дожидаясь, когда окончательно затопит, двинули, куда выведет брод?
Стараясь убедить себя или опровергнуть свои предчувствия, Рассохин проехал вдоль соры дважды, вытащил палатку, неподъёмный ватный спальник, полотенце, несколько пластмассовых бутылок с молоком и даже самодельную куклу с деревянной головой. Что могло как-то плавать — всплыло, всё тяжёлое ушло на дно.
А дна вдоль соры веслом было не достать, но ближе к затопленному острову и в самом деле было помельче — всего
Надо искать дальше от острова. Всё-таки могли плыть какое-то время, держась за спальники, за щепки, за любую корягу. Стас обошёл сору справа, миновал полосу старого ивняка и оказался на затопленном кочковатом болоте, поросшем угнетённой берёзой. Корявые, однако же крепкие деревья могли спокойно выдержать человека, и если кто-нибудь доплыл, сейчас был бы здесь. Деваться больше некуда! Берёзовая марь лежала в обе стороны, насколько хватал глаз, и глубина тут больше трёх метров. Таких марей по Карагачу было множество, и они обычно отбивали тыловой шов поймы, но в ширину могли иметь несколько километров.
За швами обычно начинался материк и сосновые боры с верховыми болотами, но здесь берегом и не пахнет. Даже в сухую погоду летом сквозь такую марь очень трудно пробиться из-за кочек по плечи и жидкой, засасывающей сапоги трясины.
Неужели потонули, словно камни? Легли на дно, разнеслись течением? Рассохин помнил: утопленники потом всплывают сами, но летом, когда вода тёплая. А в ледяной могут пролежать долго.
И всё равно хоть один, но всплыл бы! Куртки из брезента, из плащовки, и уж тем более синтепоновые непременно надуются, а этого хватит, чтобы удержать тело на поверхности. Да и в небе посвистывают только утки — ни одного ворона. Эти твари уже бы слетелись и кружили, будь хоть какой-то намёк на добычу.
Значит, на дне.
Он не рискнул соваться на широкой лодке в берёзовое болото — на моторе не пройти, а продираться, цепляясь за деревья, — до вечера не пробьёшься. Судя по карте, до материка здесь версты две с половиной. Да и смысла нет: измученным женщинам и до мари-то не доплыть — даже напрямую больше километра.
Рассохин вернулся к затопленному острову с белыми тряпками, загнал лодку в березняк и заглушил мотор. И здесь ему пришло в голову: конечно же, пошли на остров, домой, к незатопляемому кедровнику! Зачем они попрутся к невидимому отсюда материку, когда на глазах тёмно-зелёный спасительный массив? И туда уже ушла Анжела!
Отговорившись от амазонки, он просто убедил себя, что женщины ушли в обратную сторону. А они туда ни за что не пойдут! Пойдут туда, куда проводили свою отважную разведчицу! За помощью. Они видели, что можно не плыть — брести по грудь, доставая дно ногами. И то, что она не вернулась, убедило их: надо пробиваться домой. Там на пути единственная преграда — глубокая курья, и, если нет сил переплыть, можно кричать, мычать, орать, забравшись на кустарник, быть услышанным и спасённым. У погибающих своя логика! Конечно, женщины видели вертолёт, но не знали, что Матёрую и Галицына увезли. Они верят в их неприкосновенность и, напротив, знают, что идёт охота на Рассохина.
Отроковицы, несомненно, пойдут к острову! Даже против течения. И двинулись они теми же зигзагами, верно, ещё с прошлого лета зная высокие места поймы. Скорее всего, женщины приходили сюда летом по дороге или тропинке за голубикой, например... Значит, и искать следует только в этом направлении.
Рассохин завёл мотор и пошёл обратным ходом, указанным амазонкой. Конечно, повторить его полностью было мудрено: он где-то срезал углы, однако точно вышел на просеку, идущую от старицы. Всю дорогу он вглядывался во всякое пятно на воде или в зарослях и, лишь заглушив двигатель перед кустарниковой завесой, понял, что делал это зря. Течением всё равно бы разнесло погибших по всем разливам в сторону материкового невидимого берега.