Записки арбатской старухи
Шрифт:
После возвращения папы из-за границы, в биологическом сообществе ученых Москвы и Ленинграда было неспокойно: возникали дискуссии, в центре которых были проблемы генетики и наследственности. Это касалось непосредственно и папиных исследований, в том числе работ, начатых в Европе.
В 1937 г., на волне репрессий у папы в институте арестовали несколько сотрудников, ему вынесли выговор по партийной линии, и на него начали писать доносы. Это стоило ему сердечного приступа, но пока все обходилось, и папа решил «лечь на дно». Он оставил директорство в институте по причине нездоровья, долго был на бюллетене и потом уехал долечиваться в санаторий. После выздоровления он перешел на работу в Центральный институт эпидемиологии и микробиологии Наркомздрава СССР старшим научным сотрудником. Вместе с
Во время войны в 1941 г. папа, как и другие ведущие сотрудники института, занимался эвакуацией медицинских организаций. В 1942 г. он уехал на фронт и работал в полевом госпитале в составе 48-й армии Центрального фронта. Их часть формировалась под Орлом, откуда была направлена на Курскую дугу. Папа был дважды ранен на Курской дуге. После ранений работал в эвакогоспитале на I Украинском фронте, которым командовал маршал Конев. Папа был начальником научного отдела госпиталя, во время войны разработал метод стимуляции образования «раневых гормонов» в человеческом организме, обеспечивающих ускорение заживления ран. За это получил орден Отечественной войны II степени в 1944 г. Заканчивал папа войну в Линце (Австрия), демобилизовался в конце 1946 г. После войны папа с мамой разошлись по маминой инициативе, и он стал жить отдельно.
Папа устроился сначала работать в издательстве Медгиз и занимался подготовкой большого многотомного издания трудов советских врачей во время войны. Туда вошел и разработанный папой и внедренный в практику госпитальной медицины метод стимуляции восстановления тканей после ранения.
Государственный антисемитизм и послевоенная борьба «с космополитизмом», затронувшая широкие круги нашего общества, в первую очередь интеллигенции, сыграли свою роль и в папиной судьбе. Он остался в какой-то момент без работы, потом его приняли на работу в Институт истории естествознания Академии Наук. Этот институт, созданный С. И. Вавиловым, не закрывал свои двери перед учеными «нетитульной национальности». Там папа занимался трудами И. И. Мечникова и написал монографию о его жизни и деятельности.
После войны папа много болел: у него был сначала инфаркт, потом инсульт. Внутриполитические тенденции в нашей послевоенной жизни, инициированные Сталиным, больно отзывались на нем и на тех, кто участвовал в создании научных и культурных ценностей, защищал родину во время войны. Папа всегда отказывался обсуждать со мной эти вопросы. Думаю, что не потому, что боялся, просто из гордости не хотел жаловаться на судьбу.
Оставшись один, папа пригласил к себе медсестру, которая работала с ним в госпитале, и женился на ней. Она преданно за ним ухаживала до конца его жизни. Папа скончался 22 мая 1964 г., не дожив 10 дней до своего 70-летия. Он умер во время несложной операции по удалению желчного пузыря – сердце не выдержало. Похоронен на кладбище в Никольском. Я не была на его похоронах, т. к. находилась в экспедиции и узнала о его кончине месяц спустя.
Бабушка Маня дожила до 99 лет на попечении младшего сына Ефима. Остальные папины родственники – его двоюродные братья с семьями, жившие в Харькове, погибли в холокосте во время войны. У меня никого не осталось из родственников с папиной стороны.
Моя няня
Моя няня Пая приняла меня на руки у входа родильного дома и с той минуты она стала самым близким для меня человеком, с которым прошло мое детство. Разлучила нас ее смерть от рака. Пая рано ушла из жизни в 54 года, и до сих пор я чувствую, как не хватало мне в жизни ее присутствия, участия и совета, а главное – ее любви. У Паи была непростая и несчастливая судьба, которую ломали войны и революции. Но она сохранила способность сострадать и любить.
Пая – это детское прозвище, которое я дала ей, как только научилась говорить и не умела произносить многих букв алфавита. Ее звали на самом деле Прасковья Васильевна Софронова. Она родилась в 1892 г. (на 10 лет старше мамы) в бедной крестьянской семье Старицкого уезда. Семья осталась без кормильца, и Паю девочкой забрали богатые родственники – старицкие купцы Арбузовы. Купеческая семья была большая, разветвленная; один из
Священник увез свою семью в Ревель и после революции эмигрировал. Пая переехала в Москву к его сестре Маше Арбузовой, которая к тому времени вышла замуж на богатого купца Епанечникова, тоже старицких корней. Сергей Григорьевич Епанечников имел в Москве мебельную мастерскую и магазин на 2-й Тверской-Ямской около собора Александра Невского. Семья жила в двухэтажном доме, где Пая стала экономкой.
После революции Епанечниковы лишились всего состояния. За домом, в сарае, хозяин, будучи хорошим мастером-краснодеревщиком, устроил мебельную мастерскую: жить как-то можно было, особенно в период НЭПа. Но власть не дремала и требовала «уплотнения» населения домов. Хитрый Епанечников решил «самоуплотниться» и пригласил к себе в дом жить двух студенток-медичек из хороших семей, знакомых по Старице. Так в этом доме появились две Шуры – Шура Шахаева и Шура Стриганова, моя мама. Девочки подружились с семьей Епанечниковых и прожили вместе несколько лет. А потом дом определили к сносу. В это время Епанечниковы и Пая получили от государства по комнате в коммуналках в том же районе. Шура Стриганова, которая одновременно училась и работала, получила комнату в коммунальной квартире в Крестовоздвиженском переулке (сразу за Арбатской площадью, направо). А Шура Шахаева уехала к родителям в Старицу.
Когда моя мама вышла замуж, она пригласила Паю жить вместе и вести хозяйство. Пая согласилась, и с тех пор стала членом нашей семьи. Был, правда, период, когда мы временно расстались с ней. На улице Пая неожиданно встретила своего бывшего жениха. Он стал инженером, женился, имел двоих детей, жил в Ленинграде. Встреча взволновала обоих. Его брак был неудачен и тяготил его, поэтому он предложил Пае соединить судьбы и начать жизнь сначала. Но Пая отказалась строить свою жизнь на чужом горе, так она вслух сказала.
Мне в то время уже было 5 лет. Пая стала тяготиться своим положением няни, зависимым от «хозяев», считая, что это мешает ей устроить свою собственную судьбу. На семейном совете было решено отпустить Паю, и нанять домработницу. Папа устроил Паю нянечкой в институт Склифосовского, в хирургическое отделение. Пая вскоре закончила курсы медсестер и стала помогать в приемном покое, как медсестра. Она часто навещала нас и рассказывала мне о разных случаях из своей практики. Через полтора года она решила вернуться к нам. Что было истинной причиной этому – не знаю. За это время у нас сменилось две домработницы, и вторая меня очень донимала. Пая сказала, что не может видеть меня такой замарашкой и вернулась к нам к моей несказанной радости и счастью родителей. Однако Пая соблюдала некоторую автономность. Она уезжала ночевать к себе домой и рано утром приходила к нам. Вечерами в своей комнате она читала классику и кое-что рассказывала мне. Именно от нее я узнала историю Анны Карениной, естественно с необходимыми купюрами для моего возраста.
Во время войны Пая осталась в Москве. Ее мобилизовали на трудовой фронт: она сначала копала окопы, потом работала на комбинате Микояна, в цехе, производившем суфле для армии. Пая работала сутки через 2 дня на третий. После нашего возвращения из эвакуации, свободные дни она проводила у нас. Отпустили ее с комбината только после победы. В 1946 г. у нее открылся рак пищевода. Папа устроил ей лечение химиотерапией в той примитивной форме, которая существовала в то время, и то – для избранных. Но все было напрасно, и Пая ушла от нас 15 ноября 1946 г. Похоронена на Ваганьковском кладбище в колумбарии. Светлая ей память!