Записки арбатской старухи
Шрифт:
Мама взяла себе за правило провожать меня ко сну. Это было длинное действие, которое нравилось нам обеим. После умывания и переодевания в пижаму на кухне, где было теплее всего, мама несла меня на руках в спальню и укладывала в постель. Она садилась рядом и что-нибудь рассказывала, пока я не засыпала. Позже мама читала мне книжки. Когда я научилась читать сама, то мама читала мне какой-нибудь текст и останавливалась на интересном месте, говоря: уже поздно, завтра ты сама дочитаешь. А читать я любила.
Мама не знала сказок, но вместо этого любила рассказывать про свое детство, которое она проводила
Читать меня тоже учила мама. Буквы я выучила рано, а складывать их в слова никак не могла, и мы обе мучились. Однажды мы сидели на подоконнике и по букварю безуспешно пытались прочитать какое-то слово. За окном взошла луна. Мама сказала: давай прочитаем слово «луна». Она написала его, я с легкостью его прочитала по слогам и, как пелену сняло: я начала читать. Родители составляли для меня детскую библиотеку. В ней были сказки разных народов, сказки Пушкина (был царь Салтан, изданный в XIX веке с ятями), басни Крылова, рассказы о животных разных авторов. Потом была «Хижина дяди Тома», над которой я обливалась слезами, книжки Чуковского, Барто, Маршака, Инбер.
Папе вменялось в обязанность гулять со мной по выходным дням. Иногда мы действительно гуляли на Никитском бульваре и катались на лыжах или санках. Но иногда папа вел меня на Арбат в любимый им букинистический магазин. Там его все знали, и знакомый продавец приглашал нас в заднюю комнату, где стоял круглый стол и диван. Они с папой рассматривали какие-то книги, а мне давали смотреть детские книжки с картинками, чтобы я не скучала. Потом папа покупал эти книжки, и мы шли домой. Книги у меня отбирали; Пая, если была зима, выставляла их между рамами на мороз, а если тепло, то проглаживала каждую страницу теплым утюгом, чтобы уничтожить инфекцию. После этого книжки поступали в мое распоряжение.
Папа занимался также моим культурным развитием. Меня рано начали водить в театры, сначала на детские, потом на взрослые спектакли. Перед походом в театр папа забирал меня к себе в кабинет, мы садились на диван, и он рассказывал содержание той вещи, которую мы будем смотреть или слушать. Однажды мы с родителями пошли на дневной детский спектакль в Театр Станиславского и Немировича-Данченко. У входа родители стали мяться, я встревожилась. Мне объяснили, что вместо объявленного детского спектакля пойдет балет «Виндзорские проказницы». Я не знала, что такое балет. Папа сказал:
– Там никто ничего не говорит. Там только танцуют, и ты ничего не поймешь.
Я упросила родителей пойти. Начался балет, и я помню до сих пор огромное впечатление, которое произвели на меня две балерины, исполнительницы главных партий. Одна была в зеленом платье и розовой шляпке, а другая – в розовом платье и голубой шляпке: красота необыкновенная. Между ними сэр Фальстаф казался смешным медведем и вполне заслуживал, чтобы его разыгрывали. Я пришла в восторг. В антракте папа
– Хочешь, я почитаю тебе либретто? – А что такое либретто? – Это описание содержания – Ни за что, хочу, чтобы конец был для меня сюрпризом.
Что я там понимала – не знаю, но до сих пор помню волшебное действие танца на пуантах. Я захотела учиться танцевать и стала ходить в кружок ритмики при Доме ученых. А в первом классе посещала кружок танцев и выступала на выпускном вечере.
Театральная жизнь не обходилась и без смешных недоразумений. Однажды мама позвонила с работы и сказала, что достала билеты на дневной спектакль театра Вахтангова для нас троих. Она просила предупредить папу, чтобы он не занимал выходной.
– Какой спектакль?
– Дон Кихот.
– А что такое Дон Кихот?
– Дома объясню, это – по знаменитому роману.
Пришел папа. Я сообщила ему, что мы идем на спектакль.
– Какой спектакль?
– Из двух слов. Одно слово – Дон, второе забыла, по знаменитому роману.
– Знаменитый роман – Тихий Дон.
– А что это?
– Это – широкая река, которая медленно течет между берегов, а на берегах – станицы, где происходят разные события.
К вечеру у меня все выветрилось из памяти, и накануне спектакля папа с книжкой в руках поведал мне историю Дон Кихота. В театре я была захвачена действием, особенно тем, что на сцене появлялись конь и ослик. Дон Кихота было жалко, а Дульсинея очень ловко выплескивала воду из тазика. Дон Кихот умер, все зааплодировали, и родители собрались уходить. Но я заупрямилась.
– А где же река? Обещали широкую реку!
Со слезами меня увели из зала. Дома за обедом выясняли, кто обещал мне реку. Споры разрешила Пая, которая вспомнила про Тихий Дон. Все кончилось смехом.
У нас с папой было еще одно развлечение. Папа завел велосипеды для себя и для мамы. Но мама не любила кататься, и ее дамский велосипед без дела висел на стене прихожей. В те старые годы катанье на велосипеде сопровождалось определенными правилами, включавшими стиль одежды и поведения. Иногда папа рано возвращался из института и надевал бриджи, клетчатые гольфы и берет. Он сажал меня на руль, к которому прилаживали подушечку, и мы ехали по Воздвиженке к Манежу и дальше – в старую часть Александровского сада. Там и происходило катанье. По боковым дорожкам катили велосипедисты в бриджах и вежливо приветствовали друг друга, поднося руку к беретам. У некоторых на раме сидели дети. Встречались и женщины – тоже в беретах и широких юбках. Мы делали несколько кругов и возвращались домой.
В 1936 г. разрешили ставить елки на новый год, которые раньше были запрещены, как пережиток. Я не понимала значения елки, мне никто ничего не объяснял, и я просто слушала разговоры взрослых. А они радовались, как дети. Папа принес елку, которую привязали к табуретке. Игрушек, конечно, не было, на елку повесили ленты и конфеты, прикрепили свечки. К нам в гости приехали бабушка Таля (Наталья) с Леней. Всем членам семьи были заготовлены хорошие подарки. Помню, что Лене – костюм, который он примерял перед зеркалом. Потом свет погасили, а свечи зажгли. Все очень радовались, но вдруг упала одна свечка, и елка загорелась. Ее погасили очень быстро, а потом долго вспоминали про этот пожар.