Записки арбатской старухи

Стриганова Белла

С тех пор елка вошла в обычай. Покупали ее заранее, ставили на пол, украшали покупными и самодельными игрушками. У нас с мамой было правило заранее готовиться к новому году – украшать елку. Запасали коробочки из-под лекарств, мама приносила красивую бумагу, которой обклеивали эти коробочки. В коробочки укладывали орешки или маленькие конфетки и вешали на елку, потом дарили гостям. На елку вешали также мандарины и грецкие орехи, обернутые в фольгу. Кроме того, лепили цепи и гирлянды из разноцветных флажков, а из белой тонкой бумаги вырезали снежинки. Все эти украшения, наверное, были наивными и не очень красивыми, но любовно сделаны. Каждый новый год хотелось еще что-нибудь придумать для украшения елки. Только перед самой войной у нас появились первые елочные лампочки.

Под новый год родители, как правило, уходили куда-нибудь, а я оставалась с Паей или с бабушкой Маней. Мой праздник

назывался «елка», а Пая его называла – сочельник. Слово Рождество старались при мне не произносить, т. к. боялись, что я его скажу при посторонних. Но елку всегда справляли 6 января. Однажды на елку мне подарили плюшевого мишку, который долго жил на правах члена семьи. Его день рождения – 6 января всегда отмечали, даже в эвакуации.

На праздник елки приглашали детей, иногда шили костюмы. Как-то нам с Галькой и Сонечкой (моя племянница по папе) сшили костюмы из марли – то ли снежинок, то ли сосулек. У нас были длинные рукава, с которых свисали ряды сосулек, свернутых из листочков целлофана. Мама приносила из лаборатории белый халат и наряжалась Дедом Морозом.

Гости в нашем доме собирались часто. Были какие-то поводы, когда приходило много взрослого народа. Приглашали бабушку Маню помогать готовить стол. Гости пировали за большим столом и громко веселились, а я сидела в своей комнате, ела пирожки, которые приносила Пая, и играла в игрушки, подаренные гостями.

В то время детям часто дарили шоколадные «бомбы». Это – шоколадка в виде полого шара, завернутая в серебряную или золотую бумажку. Но самое интересное и дорогое – сюрприз внутри бомбы – фигурки из синельки – птички, негры, зверюшки. Шоколад я не любила, но бомбы все разбивала, чтобы посмотреть сюрпризы.

Особо праздновался мой день рождения. Приезжали бабушка с Галочкой, накануне, с ночевкой. Мы гуляли с Галей на бульваре, где можно было разломить ботинком ледок над лужей. А на заходе солнца, дома, мы играли в ведьму, которая жила на крыше ресторана Прага в арке, видной из нашего окна. Арка ярко освещалась заходящим солнцем, и мы высматривали в окно, когда там появится ведьма, а потом пугались и укрывались от нее в дальнем углу комнаты. Взрослые не обращали на нас внимания, т. к. были заняты своими разговорами. На следующий день готовился праздничный обед. Приезжали дядя Аркаша с тетей Нюрой, Сережа, редко – Леня. Дядя Аркаша всегда врывался в дом с веселым криком: «тухта! Где моя тухта?» (Это – я). Я бросалась к нему, и он начинал подбрасывать меня в воздух. Было весело, я кричала от радости и от страха. А через 2 недели мы с мамой ехали на Сетунь на именины Галочки. Там собирали детей, были игры, от которых меня с трудом отрывали, когда приходила пора возвращаться.

Мы с Паей участвовали и в политических событиях. 7 ноября и 1 мая родители уходили рано утром на демонстрацию, а мы шли попозже на Арбатскую площадь, по которой уже двигалась колонна демонстрантов со знаменами, цветами, портретами вождей. Играла музыка, по радио кричали призывы и лозунги, все веселились. Но, что было самым интересным, около колонны крутилось много продавцов-лотошников, торговавших разными интересными вещами – флажками, уди-уди, тещиными языками, мячиками на резинке, книжками-гармошками. Мы долго выбирали, что купить, и с добычей возвращались домой.

Однажды Пая пришла забирать меня из немецкого детского сада, который находился в доме на Моховой напротив станции метро Библиотека Ленина. Это – тот дом, в котором жили Инесса Арманд и сестра Ленина Елизарова. До сих пор на нем сохранились мемориальные доски. Мы с Паей вышли из парадного и оказались в густой толпе. Люди ожидали торжественного проезда Чкалова, Байдукова и Белякова, совершивших перелет через Северный полюс в Америку. Мы с Паей остались ждать. Вдруг низко над Моховой улицей пролетел самолет, и из него посыпались листовки, которые все начали подбирать. На листовках были фотографии героев. А потом со стороны Каменного моста показался кортеж из трех открытых машин. Летчики сидели по одному в машинах и махали руками. Толпа бурно приветствовала их. Мы с Паей тоже помахали им руками. Машины медленно проехали по Моховой и свернули на Красную площадь в Кремль. Мы очень гордились тем, что встречали героев-летчиков.

Летний отдых

Особая часть детства для городского ребенка, каким была я – переезд за город и жизнь на природе. Мой папа, будучи экспериментальным работником, должен был летом собирать материал для опытов на биологических станциях. Он стремился брать нас с мамой или с Паей с собой, чтобы мы все отдыхали на свежем воздухе. Это было широко принято, и многие сотрудники приезжали на биостанции с семьями.

Попробую вспомнить по порядку

места нашего летнего отдыха до войны и самые яркие впечатления, которые либо помню я сама, либо мне о них рассказывали. Первые два года – Заречье, бабушка и Леня. Ничего не помню, но мама рассказывала, что я дружила с Леней, мы вместе ходили встречать стадо и загоняли нашу корову во двор. Первое слово «бык!» я сказала в Заречье. Леня пытался прокатить меня на козле, но козел сбросил меня и убежал. В 1934 г. мы жили на биостанции в Останкино. Там я увидела танец пылинок в солнечном луче и курицу с отрубленной головой, которая бежала по земле. Следующие два года мы проводили лето на биостанции в Кашире. Плыли туда на лодке вдоль высокого берега Оки с песчаным откосом. Потом нам помогали подняться наверх. Мы с мамой завтракали на террасе, где было холодно, и нужно было надевать берет на уши. Это было очень неудобно, т. к. ничего не слышно. На второй год среди лета я заболела в Кашире скарлатиной, заразившись от знакомого мальчика, который приносил мне землянику в горсточке. Я лежала с высокой температурой в темной душной комнате. Потом мы уехали в Москву, где я быстро поправилась. На следующий год сняли дачу в Немчиновке, близко от Москвы. У мамы был тромбофлебит, и она через день ездила на процедуры. Дача в Немчиновке была очень неудачная. Дом стоял около железной дороги, и, когда проходил поезд, земля на участке дрожала, а я бросалась в дом от страха. Но дача была недалеко от Сетуни, где жили наши родные, и мы с Паей или с мамой ходили к ним в гости и гуляли с бабушкой и Галей. Бабушка брала гамак, и мы все шли в ближний лес. Гамак считался необходимым атрибутом дачного отдыха, непонятно почему. Сидеть и лежать в нем было неудобно. Но гамак неизменно привязывался к деревьям, мы с Галей усаживались в него, а бабушка с Паей садились на землю и начинали свои разговоры. Потом бабушка нас с Галей угощала чем-нибудь, и мы возвращались домой.

Другие дачи снимали подальше от Москвы – в Софрино и Кратово. На даче нас встречал деревянный чуть сыроватый после зимы дом, новые запахи и комары. На Арбате я привыкла к тому, что ночью окна освещены с улицы, а на даче была полная темнота, которая меня пугала. В первые ночи на даче Пая оставляла даже зажженную свечку, которую не гасила, пока я не усну.

Мама всегда брала отпуск на один месяц летом и проводила его на даче. Мы с ней много гуляли по лесу, купались, если было где купаться. Мама называла мне растения, которые встречались в лесу, мы искали с ней ягоды и грибы. Иногда приносили Пае наш «улов», и она из двух-трех грибков готовила вкусный суп. Но эта прекрасная пора сменялась менее прекрасной: Пая брала отпуск на две недели и уезжала в Москву. Мама практически не умела готовить, каша у нее всегда подгорала, молоко убегало, все было невкусно. Мы обе ждали, когда Пая вернется, и ее возвращение было праздником.

Мама во время отпуска много читала. Она расстилала ковер на траве, ложилась с книжкой, а я пристраивалась у ее ног с игрушками. Помню, что в одно лето мама читала переписку Чайковского и фон Мекк. Она очень переживала эту историю и как-то рассказывала ее мне. Я очень хорошо запомнила выдержки из писем, которые вслух читала мама, но смысл их дошел до меня гораздо позже.

К нам на дачу приезжали гости по выходным дням. Часто посещал нас дядя Коля Кухарков, наш сосед по квартире и друг родителей. Он приезжал с корзинкой, в которой лежали вкусности для обеда, особенно ценные в периоды отсутствия Паи. Приезжал также Сережа. Однажды он привез тетю Зину [Зинаида Васильевна – см. "Родословное древо", с. 310. – Ред. ] и познакомил ее с мамой. Помню, что Зина была в белой матроске с голубым воротником. Она мне очень понравилась.

Ни на одной даче у меня не было друзей-сверстников. За пределы участка я выходила только с взрослыми. Так что игры приходилось придумывать самой. Родители деликатно намекали, что многие дети из хороших семей играют на даче в индейцев, очевидно, они вычитали это из книг. Но я не представляла себе индейцев, и книжки про них не казались мне интересными. Гораздо больше занимали меня наши собственные кошки, которые жили в нашем доме и вместе с нами выезжали на дачу. У нас в подвале Арбатского дома была пекарня, где разводились мыши, поэтому без кошки нельзя было жить. В городе кошки ходили гулять на улицу через окошко на черный ход в туалете и регулярно пропадали. Мы брали нового котенка, которого поставляла нам наша прачка. На даче кошки дичали и начинали охотиться на полевых мышей, и я тоже охотилась, но на бабочек и неуков, собирала их, а потом выпускала. Папа привез мне сачок для ловли насекомых и расправилку для бабочек. Но мне жалко было прокалывать их крылья, и из меня так и не получился коллекционер-энтомолог.