Записки непутевого резидента, или Will-o’- the-wisp
Шрифт:
Иногда в Копенгагене случались сборища НАТО, наезжали генералы, американские и прочие лидеры, тогда наша провинциальная точка оживала, наверх неслись срочные телеграммы и на задний план отступали и заседания Северного Совета, и особые позиции датского правительства — тут мы умели подсуетиться под клиентом и яростно доили корову.
Как ни парадоксально, но без всякой агентуры мы вполне и даже с избытком удовлетворяли интерес Центра к датской политике. Впрочем, что тут парадоксального? Много ли надо знать о Дании? Интересы Страны Советов не так уж там велики, другое дело, что и посол, и резидент стремились преувеличить значение страны (и свое собственное). Любая политическая
Но не информационным валом прикрывалась наша полуголая резидентура, и не планами, сулящими превратить Данию в оплот советской разведки, — волчок крутанул я тот же, что и предшественник, — активные мероприятия: датчане вещали с высоких трибун о рациональных зернах в советской внешней политике, чаще всего без нашей подсказки, но, поскольку мы все-таки с ними контактировали, то и их речи приписывали себе и своему влиянию, и летели it Центр бравурные отчеты, вливавшиеся в общемировой поток, они искусно обрамлялись и с достоинством преподносились в ЦК и Политбюро.
Время от времени в Данию наезжали партийные делегации, ценившие местную компартию за лояльность и манипулировавшие ею в пропагандистских целях, главным образом в Стране Советов, где каждый гражданин, читая «Правду», быстро осознавал, какую непобедимую силу имела КПСС на Западе.
Мое отношение к западным коммунистам прошло через многие веселые и печальные стадии, сначала я ими восхищался — ведь они боролись за идею в нелегких условиях и не купались, как наши боссы, в привилегиях, один деятель ЦК меня однажды предупреждал: «Помни, что западные коммунисты — это не настоящие коммунисты, как мы с тобой!»
Встречал я и фанатиков, влюбленных в идею и не замечавших, как она воплощается в жизнь, — они вызывали уважение лишь тогда, когда сами были бескорыстны, не тянулись к роскоши и власти.
Руководители датской компартии верно служили КПСС, хотя и среди них были чистые души. Система умела развращать: их умело спаивали, холили в роскошных санаториях, подбрасывали валюту и подарки, бесплатно учили и лечили. Один замзав международным отделом на узкой сходке в нашем посольстве, сияя румянцем, поднял тост: «За коммунистов, которые всегда хорошие люди!» Все выпили, и кое-кто даже облобызался.
Увы, но хорошими людьми могут быть и нацисты— разве Гитлер не любил кошек и детей и не насвистывал наизусть Вагнера? Зловещий политик может быть отличным человеком, а светоч свободы и демократии — скупердяем и круглым дураком, посему политического деятеля стоит оценивать по его политике, а не по порядочности, честности, задушевным беседам в кругу друзей и добрым намерениям.
Наши партийные делегации, как правило, возглавляли дуботолки, однако аппарат ЦК, особенно международный отдел, всегда удивлял неординарностью мышления, относительной терпимостью и подспудно реформаторскими настроениями — горбачевская перестройка набухала и зрела в недрах еще со времен «оттепели», «шестидесятники» в партии таились и не высовывались, словно масонская ложа.
Особо мне импонировал тогдашний замзавотдела Виталий Шапошников, регулярно приезжавший и Данию, здоровяк и бывший боксер, прошедший в партии огонь и воду, о Крючкове он снисходительно говорил «Володя», любил слушать крамольные песни Высоцкого, а однажды в своем кабинете я зачитал ему собственные стихи, за которые тут же полагалось сорвать погоны и надолго благоустроить меня во владимирском централе. «Ничего стихи», — буркнул он, но на следующий день словно об этом забыл. (Наверное, и забыл.)
Уже тогда КПСС начала заигрывать с западными социал-демократами, начиналось все гладко, с проблем разоружения, но с приходом Картера на наших лидеров обрушились «права человека», никто, естественно, не ожидал, что договоры на СБСЕ и Хельсинки вдруг приобретут неприятный привкус (за что боролись, на то и напоролись, дураки!), вдохнут новую жизнь в «диссидентов» и антисоветские центры, — наши вожди всегда легко относились к собственным обещаниям, тем более что вопрос был «мелкий».
Сотрудничество с социал-демократами постепенно стало важной чертой работы ЦК КПСС с целью, естественно, использовать это для укрепления комдвижения. Социал-демократическая партия Дании пока оставалась в стороне, хотя лидер СДПД Д. Йоргенсен не забывал об экономической стороне прав человека (елей на сердце советских лидеров, заботившихся о благосостоянии трудящихся всего мира), я не раз обсуждал с приезжавшими сотрудниками ЦК возможность установления официальных контактов с датскими социал-демократами (к послу в ЦК относились кисло).
Идея вскоре стала материальной силой, превратившись в бумагу с добавлением, что датчане с удовольствием примут приглашение в Москву, однако реакция мозгового центра мудрейшей партии была непростой: да, мы заинтересованы в визите датчан, но инициатива должна исходить от них, если они попросятся в Москву, то мы их просьбу уважим. Весело звучит: мы вас пригласим, если вы к нам попроситесь, типичная перестраховка бюрократов на случай провала визита.
К тому времени я уже хорошо освоил вершины аппаратного прохиндейства: не помчался в штаб-квартиру социал-демократов, чтобы с подкупающей простотой убедить их написать заявление в ЦК КПСС с просьбой о приглашении, а, ничтоже сумняшеся, сам шуганул в Москву шифровку, что СДПД «хочет и просит».
Немножко сделал Историю.
Вскоре прибыло официальное приглашение, делегация вылетела в Москву и — какой пассаж! — оставила о себе весьма паскудное впечатление из-за наглых нападок на КПСС по правам человека, так что лавров на моей голове не прибавилось.
Не менее эпохальны были и мои встречи с симпатичными правительственными чиновниками, которым по тезисам Москвы я прояснял взгляды на международную политику, — так ведет слепого поводырь, особенно стыдно было оправдывать развертывание ракет «СС-20» в Европе, что, кстати, дало Западу великолепные козыри. Боясь запамятовать расплывчатую ахинею, столь знакомую по нашей печати, я зачитывал грандтезисы прямо по бумажке (опасаясь уронить ее в черепаховый суп), милые собеседники терпеливо выслушивали и покачивали головами (таки напрашивается лермонтовское: «Чеченец посмотрел лукаво и головою покачал»), это называлось «активным мероприятием» и шло в копилку КГБ.
Если бы не эта чертова перестройка, то уверен, что КГБ приспособил бы и всех послов, и весь МИД под «активные мероприятия». Интересно, под каким соусом подавались труды Брежнева в английском издательстве Максвелла? А перевод «Правды» на английский язык, дабы весь мир постигал истину из правдивых уст, а не в грязном изложении буржуазных газет?
Шла работа и по самой хлопотной линии: контрразведка и безопасность советской колонии — тут мы трепет не наводили и вели себя скромно, тщательно проверяя все «стуки», исходившие в основном от честных граждан, стремившихся устранить соперников и просто тех, чьи физиономии не нравились.