Записки о ньюменах. Неприятности в анклаве Сагуаро
Шрифт:
Когда входная дверь хлопнула, Колдер и Лаура вздрогнули от неожиданности. Слишком уж разные события следовали за хлопаньем дверей в последнее время.
– Я пришла! – Детский голос Ивон Эверетт вырвал Лауру из реальности, а мелькнувшие в дверном проеме рыжие волосы подруги, словно солнце, озарили темноту приемной. – Мы экономим?
Встретив подругу, Лаура печально кивнула и опустилась в объятия старого кресла, в котором совсем недавно приходил в себя Колдер.
– Надо бы сходить к Грифину, – озвучила Ив мысли Лауры. – На этом уж точно нельзя экономить. Что думаешь, Элли?
Элли. Внутренности Лауры сделали сальто и рухнули
Люди лгут. Люди всегда лгут. Они лгут не только друзьям, знакомым, родным, но и себе. Они лгут так часто, что со временем перестают это замечать. Они больше не видят разницы между ложью и истиной и верят в то, что честны.
Лаура лгала себе, что больше не помнит той ночи. Что не помнит, как, захлебываясь в слезах, принимала решение, от которого так много всего зависело! Он говорил, говорил, говорил… Он так долго говорил! И в каждом слове она искала любую зацепку, которая бы позволила ей переиграть судьбу. Ей так хотелось найти другой выход! Черт возьми, да она и не вызывалась быть судьей! Лаура лгала себе, что не помнит его. Не помнит карих глаз, которые кричали о том, как сильно он себя ненавидит. В тот момент девушка видела в них раскаяние. Она видела в них то добро, что он делал… или делал вид, что делал. Лаура лгала себе, что в ту минуту она не заплутала между разумом и чувствами. Она не могла попросить его остановиться. Она не могла попросить сделать это кого-то другого. Она была одна. И выбор был очевиден.
– Думаю, то, что ты прислала ребят, которые унесли людей Праведника, – Лаура махнула рукой в ту сторону, куда Колдер перетащил нападавших, – автоматически наделяет тебя властью давать распоряжения. Да. Если бы не ты, пришлось бы обращаться к Грифину с другой проблемой. Вряд ли бы он был в восторге.
– Согласна.
– Скоро рассвет. Ив, тебе стоит прилечь, – заметил Колдер.
Ивон согласно кивнула и стащила с дивана плед. Накинув его на плечи, девушка легла, свернувшись калачиком.
– Разбудите, пожалуйста, через часик, – попросила она, зевая. – Люблю вас.
Ее голос на последней фразе прозвучал почти неразборчиво.
– Хорошо. И мы тебя.
Лаура жестом пригласила Колдера выйти на свежий воздух.
Они сели на лавочку у дома и долго молчали, вслушиваясь в стрекот цикад и далекое кваканье лягушек. Ночь уходила, жизнь возвращалась на окраины Капитуса. Лауре смена дня и ночи напоминала морские приливы и отливы. Волна отступает и дает песку почувствовать себя сушей, а потом, возвращаясь, захватывает его вновь, поглощая и делая своим пленником. Так и люди. Живут и радуются жизни, покуда не наступает ночь. Погружение в сон и вылет из реальности. Слабость и беспомощность. Лаура не любила спать по ночам. Она старалась ложиться как можно позже и вставать как можно раньше. Она боялась упустить что-то важное. Что-то, что может слишком дорого обойтись ей.
Однажды она уснула и потеряла Джерри.
Джереми было одиннадцать. О его прошлой жизни Лаура знала только то, что он был учеником младшей школы
Хоть они и провели мало времени вместе, опасность сблизила их. Джереми нашел в лице Лауры старшую сестренку, а девушка была не против обрести маленького братишку. Мальчик часто болтал обо всем на свете. Кто бы мог подумать, что в будущем Лаура не раз будет возвращать в памяти его веселую болтовню, так девушке казалось, что она наверстывает упущенное – все те годы, что они могли провести вместе. Как много она еще узнала бы о нем? Иногда в жизни Лауры попадались люди, которые много говорили, но даже самые близкие друзья мало что могли рассказать о них. Так вот, это не про Джерри.
Джерри любил мармеладки и блинчики со сгущенкой.
Джерри щелкал костяшками пальцев, когда нервничал.
Джерри не любил сказки на ночь. Говорил, что они расслабляют мозг, из-за чего становится трудно соображать.
Джерри любил слушать, как поет Колдер и играет на импровизированных барабанах Баз.
Джерри любил оберегать малышку Вики. Он часто разговаривал с ней перед сном, делился едой, следил, чтобы ей было максимально комфортно в ужасающих условиях, в которых все они оказались. Джерри успокаивал Вики, когда приглядывавшей за ней Терезы не стало. Мальчик заставил поверить ее в то, что она не одна.
Джерри любил заступать с Лаурой на дежурство. Девушка вспомнила, как они играли в слова, и Джерри каждый раз называл какую-нибудь вкусняшку, а потом вздыхал и говорил, что первым делом, как только вернется домой, набросится на мамину стряпню. Они так много болтали, а потом… потом…
Лаура сглотнула и наклонилась вперед. Теплая рука Колдера коснулась ее плеча.
– Не знаю, о чем ты думаешь, но мы рядом. Я рядом.
Девушка разучилась улыбаться. Когда долго живешь в страхе, от напряжения мышцы застывают на лице. Сдвинуть их становится трудно, и выглядит улыбка так жалко, будто кто-то нацепил на ее обладателя маску грустного клоуна. Потому выражение лица Лауры осталось неизменным.
– В последнее время я позволяю себе выглядеть слабой. Меня это пугает.
– Выглядеть слабой не значит быть слабой.
– В чем разница?
– Эл. Ты наш лидер. – Девушка замотала головой, но Колдер упрямо продолжал: – Помнишь, когда мы застряли в том автобусе, все начали кричать и паниковать?
Лаура помнила.
– Я сидел рядом с миссис Робертс. Она бормотала одно и то же, что ей надо домой к больному сыну. Я пытался ее успокоить, а потом, когда кто-то включил фонарик, и он осветил ее лицо, я увидел кровь и кусок стекла у ее виска. Знаешь, я оцепенел. Нет, я и раньше видел кровь, на поле разное происходило, но не так… Честно говоря, я тогда знатно перепугался.
Лаура зажмурилась. Голос Колдера словно бы превратил ее саму в голограф и запустил слайд-шоу из воспоминаний. Один кадр, другой, третий… Автобус. Толчок. Темнота. Паника. Фонарик. Мертвый водитель. Крики. Вопросы. Обезумевшие люди. И… она. Лаура.
– Думаю, я не смог бы так быстро взять себя в руки, если бы не одна девушка, которая завопила на весь салон: «А ну-ка все, молчать!» – Колдер тихонько захихикал.
Лаура вздрогнула. От толчка смеха. Он шел откуда-то изнутри и с трудом пробился наружу. Прозвучал, как работа для трубочиста.