Записки русского интеллигента
Шрифт:
При всём этом мне лично не удалось надлежащим образом использовать этот чудесный институт. Вскоре наступили тяжёлые времена: война, революции, да ещё и необходимость нести административные обязанности (деканство и ректорство), а потом и эпопея ареста и переезда в Москву.
Весенний семесгр я начал читать уже в большой физической аудитории.
К этому времени в Саратове по инициативе агронома Б. X. Медведева был открыт сельскохозяйственный институт {439} , в котором я также получил кафедру физики. Однако лекции свои я читал в физической аудитории университета, так как оборудования сельскохозяйственный институт пока не имел. Тогда он назывался сельскохозяйственные курсы, и на них, за неимением в Саратове математиков и метеорологов, я читал маленький курс дифференциального и интегрального исчисления и нормальный курс метеорологии по Клоссовскому {440} . Эта педагогическая нагрузка значительно повысила нашу «покупательную» способность.
439
Речь идёт о Высших сельскохозяйственных курсах в Саратове, торжественное открытие которых состоялось в зале городской думы 15 сентября 1913 года. Преобразованы в институт 22 июля 1918 года.
440
Курс по метеорологии В. Д. Зёрнов мог читать по любому из двух известных к тому
Ещё раньше открылись женские медицинские курсы {441} , где я также читал лекции по физике – сначала в их собственном помещении на Московской улице.
Вне всякой хронологии расскажу о некоторых событиях, связанных с моим преподаванием и с нашей домашней жизнью.
Опыты с жидким воздухом {442}
Мне очень хотелось показать моим слушателям опыты с жидким воздухом. В Саратове машины для получения жидкого воздуха не было {443} . Я решил привезти его из Москвы. Купил у Трындиных трёхлитровый дюаровский сосуд, соорудил для него особый ящик и отправил И. М. Серебрякова в Москву (ещё до перехода в новый институт). Студентов я заранее просил собраться в аудитории ко времени прихода поезда из Москвы.
441
Неточность; Высшие женские курсы Саратовского санитарного общества были основаны в 1915 году – на два года позже, чем Высшие сельскохозяйственные курсы.
442
У автора – «Жидкий воздух».
443
Вопрос о приобретении Саратовским университетом собственной машины для получения жидкого воздуха впервые был поднят в заседании Правления 7 марта 1914 года. «Для целого ряда работ по физики, – подчёркивалось в заявлении В. Д. Зёрнова, – требуется жидкий воздух. Доставка жидкого воздуха из Москвы сопряжена с большими затруднениями и часто оканчивается неудачей. Вследствие этого было бы весьма желательно приобрести собственную машину для сжимания воздуха» (ГАСО, ф. 393, оп. 1, д. 419, л. 145). К этому ходатайству присоединились также профессора Р. Ф. Холлман и В. В. Вормс. Однако из-за начавшейся вскоре первой мировой войны реализовать данный проект не удалось.
Народ собрался, ждём-пождём, и вдруг Иван Максимович является с совершенно расстроенным лицом и пустым сосудом. Оказалось, сосуд был плохо откачен и весь воздух за дорогу выкипел. Иван Максимович был страшно этим огорчён и всё говорил мне, что он несколько раз смотрел, и ещё в Кирсанове жидкость в сосуде была. Может быть, если бы Иван Михайлович не так часто смотрел, и осталось бы хоть немного жидкого воздуха. Во всяком случае, виноват был сосуд.
Я опять послал Ивана Максимовича, чтобы он взял у Трындиных трёхстенный заграничный сосуд и привёз в нём жидкий воздух. Но и на этот раз нас постигла неудача. Опять я собрал студентов к приходу московского поезда. На этот раз воздух до Саратова доехал благополучно. Я всё, что нужно, рассказал студентам и собрался налить воздух, как обычно, через край, из серебряного сферического сосуда в цилиндрический. Взял в руки сферический сосуд и только что начал наливать, как сосуд лопнул, воздух пролился на стол, в результате чего я оказался в густом облаке тумана. Студенты повскакали с мест и кинулись ко мне. Они думали, что от меня ничего не осталось, что это я превратился в пар. Но этот «эксперимент» столь же эффектен, сколь и безопасен: сосуд всегда разбивается или, правильнее сказать, ломается внутрь вакуума и никакого разброса стекла не бывает (металлических дюаровских сосудов в те времена ещё не было).
Я не успокоился на этом и снова отправил своего помощника в Москву за жидким воздухом, но теперь поехал Сребницкий – ему очень хотелось побывать в Москве; у него там была невеста, впоследствии ставшая его женой. Наконец жидкий воздух благополучно привезли в Саратов, и я показывал опыты и для университетских студентов, и на женских медицинских курсах, и в сельскохозяйственном институте.
Студенческая забастовка в Саратовском университете {444}
444
У автора – «Забастовка».
Ещё до перехода кафедры физики в новое помещение на Московской площади в университете была осуществлена студенческая забастовка {445} . Что явилось её причиной, я теперь затрудняюсь сказать, но она не была внутриуниверситетская. Вполне возможно, что причиной стали события на Ленских золотых приисках – «Ленский расстрел» {446} .
Мы, профессора, ничего не имели против такой забастовки. Во-первых, мы тоже не были в восторге от общей политики, а во-вторых, неочередной перерыв занятий всегда приятен. У меня лекция просто не состоялась за отсутствием слушателей, но на другие лекции несколько человек продолжали являться, и профессора, хотели они или нет, принуждены были читать для них. Так было и на лекции В. В. Вормса.
445
Студенческая забастовка произошла в Саратовском университете 1 февраля 1911 года. По заявлению исполняющего обязанности ректора Саратовского университета И. А. Чуевского, «объявление забастовки последовало внезапно, для большинства студентов – неожиданно, по заранее составленной резолюции группой студентов преимущественно 1-го курса, не превышающей по численности 40–50 человек…». Причину её Чуевский объяснил так: «Означенная забастовка не имеет никакой связи с академической жизнью Императорского Николаевского университета, а является лишь отзвуком событий, происходящих в настоящее время в столичных и других университетах и высших учебных заведениях и мотивируется желанием быть солидарными с студентами означенных заведений» (ГАСО, ф. 393, оп. 1, д. 151, л. 18–18об.).
446
Трагические события на Ленских золотых приисках (расстрел царскими войсками мирного шествия забастовщиков, протестовавших против ареста членов стачечного комитета) произошли 4 апреля 1912 года; поводом к началу студенческой забастовки в Саратовском университете они быть не могли.
Несколько «штрейкбрехеров» сидело в аудитории, и Вормс, хотя он больше, чем кто-нибудь, сочувствовал студентам, читал лекцию. Посреди неё открывается дверь, и группа студентов-забастовщиков входит и требует прекращения лекции. Вормс весьма политично ответил, что до тех пор, пока у него в аудитории есть слушатели, он обязан и будет читать. Забастовщики пошумели немного и легко убедили «штрейкбрехеров» уйти с лекции. Никакого рукоприкладства не происходило. Всё обошлось тихо и мирно.
Только студенты успели благополучно разойтись, как в помещение университета (Фельдшерской школы) явилось несколько полицейских во главе с саратовским полицмейстером Николаем Павловичем Дьяконовым. Мы находились в кабинете Вормса, который рассказывал нам о происшествии {447} . Полиция
447
Известна объяснительная записка самого профессора В. В. Вормса, в которой с точностью до минут он описал происшедший во время его лекции инцидент. Вот её текст:
«Около 1 ч[аса] 15 мин[ут] пришли мои слушатели из пассажа Юренкова, где они слушали лекцию профессора И. А. Чуевского. В 1 ч[ас] 20 мин[ут] я отправился в аудиторию. Проходя коридором, я обратил внимание на то, что студенты 1-го курса ещё не разошлись, но особого значения этому обстоятельству я не придал, так как студенты вели себя тихо, никаких тревожных признаков я не заметил. Вслед за мной в аудиторию вошли мои слушатели в числе около 30-ти человек. Я приступил к чтению лекции. Из коридора и зала никакого шума до меня не доносилось, так что я решил, что студенты потихоньку расходятся. Так продолжалось около 10 мин[ут], как вдруг до меня из зала донеслись аплодисменты. Хотя это обстоятельство и вывело меня отчасти из равновесия, но я продолжал чтение лекции в надежде, что инцидент исчерпан и студенты разойдутся. Однако я ошибся. Через очень короткое время (2–3 мин[уты]) в аудиторию вошла группа студентов и средь общего шума до меня донеслись отдельные возгласы об учебной забастовке с направленным к моим слушателям требованием разойтись. Я обратился к вошедшим студентам с предложением покинуть аудиторию и не мешать чтению лекции. Когда после этого студенты не ушли и продолжали шуметь, я ещё раз напомнил им о тяжёлых последствиях их поведения и просил немедленно оставить аудиторию, заявив, что я должен доложить о происшедшем г[осподи]ну Ректору с просьбой принять необходимые меры. Когда и это указание не оказало должного воздействия, я принужден был оставить аудиторию, чтобы доложить обо всём и[сполняющему] д[олжность] ректора – профессору И. А. Чуевскому.
Возвратившись из канцелярии в главный корпус вместе с и[сполняющему] д[олжность] ректора – профессором И. А. Чуевским и полицмейстером, мы нашли в швейцарской 6 студентов II-го курса: Комарова В., Лебедева В., Шапиевского В., Беляева Н., Прозорова П., Краузе Н. и двух студентов I-го курса: Васильева Н. и Разумовского В. Все 6 студентов II-го курса были у меня на лекции и в виду того, что лекция была прервана, собрались уходить. Студенты же I курса занимались в соседней со швейцарской лаборатории профессора А. Я. Гордягина. Об этом мною также было заявлено г[осподину] полицмейстеру» (ГАСО, ф. 393, оп. 1, д. 151, л. 18об.–19об.).
– Кто вошёл? Как их фамилии? Вормс отвечал:
– Не знаю. Не помню фамилии. Да разве ж можно запомнить фамилии всех студентов!
– Ну хотя бы некоторых, – не унимался Дьяконов.
– Да говорю же вам, что я не знаю!
Как сейчас, вижу милого Владимира Васильевича Вормса с весёлой, хитроватой усмешкой и несколько растерявшегося Дьяконова – у него был вид «пропуделявшего» охотника или рыбака, у которого с крючка сорвалась хорошая рыба. Действительно ведь: студенческая забастовка! Какая богатая и лёгкая добыча для полиции, и вдруг так «пропуделять»!
Я по простоте душевной, обращаясь к Дьяконову, сказал:
– Николай Павлович! Неужели вы и вправду думаете, что, если бы даже Владимир Васильевич знал фамилию хотя бы одного вошедшего, он назвал бы его вам?!
Дьяконов увидал, что приходится ему возвращаться домой «без пера», и бросил это дело. Тем более что занятия вскоре восстановились и никаких последствий «беспорядки» не имели.
Дьяконов был вообще очень порядочный человеком. Был он из кадровых офицеров, а теперь в чине полковника являлся полицмейстером и должен был выполнять порученные ему функции. Но никаких полицейских «художеств» за ним не числилось. Это следует хотя бы из того, что после революции он, конечно, посидел в тюрьме {448} , но был освобождён и назначен инспектором игорного дома, организованного правительством в помещении бывшего театра Омон для выкачивания денег из карманов нэпманов. Я несколько раз встречал его на Тверской, когда он шёл на «службу».
448
Перипетии, связанные с арестом и последующим освобождением Н. П. Дьяконова, весьма ярко показаны в воспоминаниях бывшего в 1917 году начальником саратовской милиции А. А. Минха.
«Узнав об этом, – писал он, – я немедленно приказал отпереть кабинет и, войдя туда, увидал перепуганного околоточного, забившегося в угол, и спокойно сидевшего за столом головы Дьяконова, а у двери сидевшего с револьвером в руках (именно в руках, а не в руке) – гражданина солдата. […]
Не только я, но и все жители города хорошо знали Н. П. Дьяконова как глубоко честного, мягкого, справедливого и, я бы сказал, по-своему демократичного полицмейстера.
Он был удивлён, за что и почему его арестовали, так как, по его словам, вся администрация давно приготовилась „к неизбежному“ и не помышляла оказывать какое-либо сопротивление.
[…] через два дня после ареста полицмейстера, – вспоминал далее Минх, – стали поступать в Губкомитет ходатайства от различных общественных групп, от рабочих, от Союза саратовцев-евреев и т. д. с просьбой об освобождении полицмейстера. Обращались и ко мне как к начальнику милиции с просьбой „похлопотать“, я, собрав все эти ходатайства, подал заявление в Губкомитет, в котором просил отпустить на поруки, как начальник милиции, бывшего полицмейстера. Это ходатайство обсуждалось неумно и всё-таки не было решено, а когда я, потеряв терпение, пришёл на одно из заседаний и положил перед председателем комитета приказ об отдаче бывшего полицмейстера Н. П. Дьяконова мне на поруки с обязательством в трёхдневный срок выехать ему из города Саратова, то таковое и было немедленно подписано. Полицмейстер был мной тотчас же освобождён, а следом пришло распоряжение из Петербурга об освобождении губернатора и вице-губернатора, которые тотчас же уехали из города» (Рейли Д. «Заложник пролетариата».
Отрывки из воспоминаний А. А. Минха. Саратов, 2001. С. 25, 30).
Эпидиаскопы. Воздушный шар. Аэростат Монгольфьера [33]
В начале декабря 1913 года вызывает меня В. И. Разумовский и говорит:
– У нас на этот год осталось неизрасходованных на научное оборудование 3000 рублей, жалко их отдавать обратно в казну. Не сумеете ли вы их экстренно с пользой для дела израсходовать?
Три тысячи по тому времени сумма была большая и распылять её на что попало не хотелось. Поразмыслив немного, я предложил такой выход:
33
На его месте теперь построен концертный зал имени Чайковского. – Прим. В. Д. Зёрнова.
Рискните перевести всю сумму авансом Цейсу в Иену, а он нам пришлёт счёт с распиской о получении денег и вышлет два эпидиаскопа для новых аудиторий – они как раз стоят по 1500 рублей каждый, сами же приборы мы получим после.
Василий Иванович согласился на такой риск, и деньги Цейсу с заказом на эпидиаскопы были переведены. Никто не сомневался, что Цейс в своё время приборы вышлет, но никто также не мог и предполагать, что в конце июля 1914 года начнётся война с Германией.
В начале июля в адрес Саратовского университета пришли от Цейса два громадных ящика с эпидиаскопами с макро– и микропроекцией, чудесные аппараты, хотя прежний эпидиаскоп Лейтца, который у меня был раньше, для меня был милее – он был смонтирован более компактно. Всё обошлось благополучно, мы вовремя получили приборы.