Записки театральной крысы [старая орфография]
Шрифт:
— Какой просторъ! Какія милыя славныя лица… Вотъ онъ настоящій русскій народъ. И какое искреннее веселье!
Туть же онъ заговорилъ съ однимъ парнемъ, восхищенно глазвшимъ на измазанныхъ мломъ клоуновъ.
— Энто, стало быть, скоморошество вдругорядь причинно и изничтоженію кручинушки, котора, какъ змя злоехидная, сосетъ-томитъ молодецкую грудь… Взираешь на таку посмху, да и только тряхнешь кудрями.
Дйствительно, у парня на лиц выразилось сильнйшее желаніе тряхнуть кудрями — только не своими, а Крысаковскими.
— Ты
— Ничего, ничего, не обижайся, — примирительно сказалъ Мифасовъ, покрутивъ за спиной Крысакова пальцемъ около лба. — Не бойся, милый; онъ добрый.
— Вотъ смотри, что значитъ наметавшійся глазъ, — шепнулъ мн Крысаковъ. — Стоило только поговорить мн съ нимъ дв минуты, какъ я уже знаю, кто онъ такой… Онъ полотеръ!
— Вы полотеръ? — спросилъ Мифасовъ парня.
— Нтъ, — общительно сказалъ парень. — Я газетчикъ. Газетами торгую.
— Но, можетъ быть, вы газетами торгуете просто такъ… изрдка, для удовольствія? — съ нкоторой надеждой спросилъ Крысаковъ.
— Кой чортъ для удовольствія! Съ восьми утра до восьми вечера не очень-то постоишь для удовольствія.
— Ага! Но вы, воятно, все-таки изрдка натираете полы? Такъ, знаете, просто, для практики.
— Да чего-жъ ихъ тереть-то? — удивился парень.
— Ну, просто такъ… У себя въ квартир, а? Паркетъ, а? Знаете, такой… квадратики.
Парень съ сожалніемъ поглядлъ на Крысакова, сочувственно кивнулъ намъ головой и отошелъ.
Ни въ какомъ Луна-Парк не встртишь такого веселья на «чертовомъ колес», какъ въ Народномъ Дом.
Я видлъ катающихся въ Луна-Парк: мрачно, страдальчески сдвинутыя брови, отчаянныя лица людей, которые ршили путемъ катанья на колес порвать нить надовшей жизни, стоны и охи, когда колесо разбросаетъ въ разныя стороны всю эту кучу скучающего человческаго мяса.
Не то въ Народномъ Дом. Прежде всего, здсь на «чертовомъ колес» катаются титаны, выкованные изъ желза. Не успетъ колесо остановиться, какъ на него со всхъ сторонъ, подобно лавин обрушиваются чековческія тла; со всего размаха, съ трескомъ и хрустомъ костей бросается веселящійся русскій народъ на деревянное колесо. Въ одну минуту образуется живая гора изъ перепутавшихся рукъ; ногъ, головъ…
— Вжжж!.. — вертится колесо — и вся эта живая гора, какъ щепки со страшнымъ стукомъ, громомъ и грохотомъ разбрасывается въ разныя стороны.
— Крпко нынче стали людей длать, — задумчиво сказалъ Мифасовъ, глядя на мальчишку, который, сдлавъ двухаршинный прыжокъ и, шлепнувшись животомъ о деревянный полъ, вдругъ завертлся вмст съ колесомъ, вылетлъ на барьеръ, ударился объ него головой и дико захохотал, не обращая вниманія на то, что какой-то рыжій мужикъ топчетъ каблучищемъ сапога его грязную рученку.
Весело, чортъ возьми. И никто ни на кого не обижается.
Наконецъ-то
На особой эстрад — танцы. Здсь, въ Народномъ Дом — танцы — священнодйствіе. У всхъ серьезныя, углубленныя и какъ-то внутренно просвтленныя лица.
Кухарки отплясываютъ съ благоговйнымъ выраженіемъ огрубвшаго у плиты лица. Модистки танцуютъ съ опредленнымъ убжденіемъ, что это не шутки, не игрушки, и что громкій голосъ или смхъ — звучалъ бы въ данномъ случа кощунственно.
Мы долго не сводили глазъ съ военнаго писаря, который думалъ, что онъ Нижинскій, — и танцовалъ такъ, будто бы весь свтскій, административный и дипломатическій міръ Парижа собрался полюбоваться на него. Мы видли писаря, разочарованнаго аристократа, который танцовалъ, еле-еле шевеля ногами, и которому все надоло: и этотъ блескъ, шумъ и, вообще, вся эта утомительная свтская жизнь. Мы видли какого-то восторженнаго человка, съ глазами, поднятыми молитвенно къ небу.
Онъ прикасался къ дам кончиками пальцевъ, нжно переставлялъ искривленные портняжной работой ноги, а взоръ его купался въ высот, и онъ видлъ тамъ ангеловъ.
Мы видли высокаго нескладнаго молодого человка со множествомъ веснушекъ, но за то безъ всякихъ бровей и рсницъ; этотъ молодой человкъ работалъ ногами такъ, какъ не можетъ работать поденщикъ; это усердіе свойственно только сдльнымъ рабочимъ. Про него Крысаковъ сказалъ:
— Вотъ типичный клеркъ маленькой банкирской конторы.
Впрочемъ, черезъ пять минутъ «клеркъ» сказалъ своей дам:
— Вотъ какъ за цлый-то день молоткомъ намахаешься — такъ на вашу тяжесть мн наплевать.
— Видишь, — сказалъ Мифасовъ Крысакову. — Это молотобоецъ, а ты говоришь — клеркъ.
— Ну, это еще вопросъ, — нахально пожалъ плечами Крысаковъ. — Можетъ быть, онъ въ банкирской контор вбивалъ молоткомъ какіе нибудь гвозди для плакатовъ и діаграммъ биржевыхъ сдлокъ.
Уходя, мы насолили Крысакову въ отплату за его развязность — какъ могли. Именно, пробираясь сквозь толпу впереди Крысакова, Мифасовъ говорилъ вполголоса:
— Пожалуйста, господа, дайте дорогу. Сзади меня опасный сумасшедшій, не надо его злить. Онъ только что выписался изъ больницы, и снова ему плохо. Осторожнй, господа!..
Когда мы вышли на улицу, Крысаковъ сказалъ:
— Замтили, какъ весь народъ смотрлъ на меня? Они чувствовали во мн «своего» человка, знающаго ихъ бытъ, привычки, языкъ и весь, вообще, укладъ.
ЧЕМПІОНАТЪ БОРЬБЫ
(Очеркъ)
У устроителей чемпіоната есть только одна цль, одна мысль — какъ можно больше растянуть время, назначенное для борьбы: каждый день часа на два. Если-бы устроители объ этомъ не заботились, то вс пары переборолись бы въ одинъ вечеръ.