Заставь меня остановиться 2

Юнина Наталья

— Я не считал, — все так же спокойно отвечает Лукьянов, останавливаясь на светофоре. — Ремень пристегни и телефон убери.

— Слушай, а в постели ты такой же зануда? Ну типа руки убери. Нет, не туда. Голову подними, глаза опусти, жопу опусти, то есть приподними. Поди и в кровати есть не разрешаешь.

— Мне сложно оценить себя в постели. Однако, во время секса тем, чем ты сейчас промышляешь, то есть словесным поносом, я не занимаюсь. Что за интерес к моей сексуальной жизни? — искоса взглянул на меня. Блин, ну какой

же он стал красивый. Стал, блин. Он такой же, как и был.

— А что за интерес к круговороту слюней в моей жизни? — парирую в ответ.

— Банальное любопытство. Ноги убери, — в сотый раз повторяет Богдан, но на удивление спокойно. Без злости.

— А Лера была твоей первой девушкой? В смысле секс, — ну вот зачем я это делаю?

— Нет, — вот тебе сюрприз. Ну и хорошо, что она не была его первой.

— И во сколько же ты начал трах… заниматься сексом?

— За пару месяцев до нее с преподшей из нашего универа. Я тогда на подготовительные курсы ходил.

— Хорошо она тебя подготовила, — невесело отмечаю я.

— Средненько.

— А кроме жены влюблялся в кого-нибудь?

— Ты какой ответ хочешь услышать? Да — в тебя или я не влюблялся в Леру? — повернувшись ко мне, поинтересовался Лукьянов.

— Да, влюбился в тебя, в смысле в меня, и никогда не был влюблен в Леру.

— Ты гениальна, Аня, — усмехаясь, бросает Богдан.

— Я знаю. А ты ушел от ответа.

— Давай без громких ненужных слов. Глупо это.

— С тобой каши не сваришь. Ладно, хоть про мать мне свою расскажи. Что там у нее с носом?

— Понятия не имею. Возможно, уже третичный сифилис и носа нет. Я был бы этому даже рад. Закономерный исход для шлюхи. Хотя, такого не будет. Она слишком печется о своей внешности.

— Ты прекрасно знаешь, что я не об этом.

— А я тебе сказал слушать меня, а не постороннюю женщину, цель которой промыть тебе мозги, — грубо произносит Лукьянов.

— Вроде умная временами, а ведешь как дурочка. Ты не похожа на мою мать. Так понятно? Или еще раз повторить?

— Понятно. Ты вообще с ней не видишься?

— Нет. Мне не интересен этот человек.

— А можно еще вопрос?

— Можно.

— А кто тебе старушенция? Она тебя Водей называет. Это слишком… близко, что ли.

— Моя соседка по отцовской квартире. Я ее фактически с пеленок знаю. Специфическая тетка. Злопамятная, но не плохая. Лично мне много чего хорошего сделала.

— Например?

— Например, сидела со мной, когда моей матери не было. А ее почти никогда и не было. Потом уже с Никой мне помогала, когда та родилась. Я же дуб дубом был в вопросах детей, как и Лера. Подгузник даже не мог надеть. Терпеть их не мог, не получалось это дело.

— Да ладно? Не верю, что у тебя что-то не получалось.

— А ты попробуй на живом ребенке его прилепить. Это тебе не кукла, на которой все сдавали практику. Ребенок дрыгает

ножками, — слышать в исполнении Лукьянова уменьшительно-ласкательное «ножки» — по меньше мере непривычно. И приятно. — Мне проще было помыть детскую попу и закинуть в машинку грязные пеленки. В общем, для меня Инесса положительный персонаж. И деньгами помогала, когда был напряг. В долг, но все же, — смотрю на Лукьянова и вдруг откуда ни возьмись представила его с малышом на руках. С моим малышом. То есть с нашим.

Никогда не думала о детях. Рано. Да и безответственная я, чего уж греха таить. Только встала на путь самостоятельности, устроившись на работу. Однако почему-то сейчас отчетливо представляю картинку, где я и Лукьянов меняем подгузник нашей дочке. А почему сразу дочке? Хм… как интересно выходит. А может все дело в том, что я люблю Лукьянова? Пипец, какая новость открылась после подгузиков.

— Последний раз говорю — убери ноги с приборной панели, — грубо произносит Богдан, спуская меня с небес на землю. Занудло, блин.

— Да помою я ее. И спиртом протру потом. Не нуди, а?

— Подушка безопасности открывается именно там, куда ты закинула свои прекрасные ноги. При аварии, стало быть, и срабатывании этой самой подушки, в лучшем случае ты сломаешь себе бедренную кость, колено, лодыжку и порвешь несколько мышц. В худшем, твои ноги оставят на месте твоей головы кровавое месиво. Хоронить будут в закрытом горбу, зрелище все же не из благоприятных, — на одном дыхании произнес Лукьянов, повернув ко мне голову. Секунда и мои ноги оказываются внизу.

— Ну раз в закрытом, конечно, уберу. А вообще мог бы не выпендриваться и сказать просто: Аня, убери свои прекрасные ножки. Здесь их держать небезопасно. А я хочу, чтобы ты прожила долгую и счастливую жизнь, — Лукьянов смотрит на меня косо, однако чувствую, что хочет улыбнуться. И, наверное, сделал бы это, если бы ему не посигналили сзади. Ну да, ну да. Зеленый свет. — Ладно, без последней фразы мог произнести.

— Мог. Но это слишком просто. И совершенно не доходчиво.

В этот момент мне почему-то захотелось поцеловать его. Хороший он. И, наверное, поцеловала бы, если бы не зазвонил телефон Лукьянова, на дисплее которого высветилось «Лера». Мобильник так долго трезвонит, что становится уже не по себе.

— Возьми трубку. По громкой. Ну если тебе, конечно, нечего скрывать, — Лукьянов проводит пальцем по мобильнику и в динамке тут же раздается громкий, истеричный женский вопль.

Я не сразу улавливаю суть. Наверное, если бы Богдан не остановил машину, мы бы точно врезались во что-нибудь точно так же, как это сейчас произошло с его дочерью и этой самой Лерой.

— Она вся в крови, я даже не понимаю откуда она идет. Наверное, с живота. Что мне делать?! — заикаясь, произносит Лера.

— Ты что, совсем чокнутая?! Вызывай скорую.