Заставь меня остановиться 2
Шрифт:
— Уже вызвали. Но она без сознания. Без сознания!
— Зажми пока рукой там, где хлещет! — вот сейчас я впервые вижу, что Лукьянов потерян. Схватившись рукой за голову, он замолкает. До тех пор, пока из мобильника не доносится плач женщины, которую я априори терпеть не могу.
— Лера! Угомонись. Ты меня слышишь?!
— Слышу. Кажется, скорая едет. Да, это они.
— Скажи, что Нике восемнадцать. Не давай пока никаких документов. И попроси, чтобы привезли в нашу больницу. Скажи, что ее примут по договоренности. Я сейчас позвоню и договорюсь. Если начнут выкобениваться — дай им денег. Ты меня поняла?
— Да, да, поняла. Я сейчас.
Глава 15
Провожу пальцами по колючим щекам Богдана, вырисовывая на них различного размера сердечки. Еще месяц назад я рыдала на кровати, ненавидя его всей душой. Сейчас точно так же рыдаю в подушку, только ненависть сменилась на диаметрально противоположное чувство. Сама не знаю от чего солю по ночам подушку. Вроде бы нет особого повода. Наверное, от безысходности. Чувство того, что Лукьянов уплывает от меня медленно и верно, в очень даже известном направлении, не покидает меня вот уже третий день подряд. Нет, я не настолько эгоистка, чтобы не понять, что сейчас все его мысли о дочери. Это нормально, так же, как и его раздражительность и злость. Я все понимаю. И как могу засовываю куда подальше свою взбалмошность и не самый лучший характер. Вот только утихомирить в себе разрушающую меня напрочь ревность не могу. Не получается.
Наверное, в таких ситуациях и проявляется человеческая сущность. А во мне, видимо, сучность. Я искренне жалею, что на месте дочери Богдана не его жена. И какая-то часть меня очень сожалеет, что в аварии виновата не она. Точнее она, но вроде как в благих целях врезалась в рекламный щит. В глазах общества она, наверное, еще и героиня, раз не сбила школьника, выехавшего на долбаном самокате на красный свет. Вот только вышла она из этой машины фактически без последствий, чего не скажешь о их дочери. Как бы мне хотелось, чтобы эта стерва просто не справилась с управлением или отвлеклась на телефон, тогда бы Лукьянов точно ее возненавидел и заживо похоронил в своей голове.
Я дошла до такой степени отчаяния, что пересмотрела десятки раз видео аварии, дабы найти хоть какую-то ниточку, чтобы очернить ее в глазах Богдана. Но не нашла. Да и сам Богдан пересматривал его еще до меня. Видать червячок сомнения его тоже грыз. Но не догрыз. И теперь он связан с этой женщиной не только официальным браком и ребенком, а дочерью, находящейся в тяжелом состоянии. Как там говорят — горе сближает? Что-то в этом есть. Женушка его выглядит как несчастная, страдающая мать, так и норовящая каждый раз оказаться к моему мужчине все ближе и ближе. А я — лишняя. Как ни посмотри, со всех сторон. Лишняя!
Я жду от Лукьянова хоть одно хорошее слово в мою сторону. Да хотя бы гадость какую-нибудь. Уж я-то вырулила бы это в наши обычные словесные перепалки. Вот только нет этого. Чувствую себя изголодавшейся по вниманию хозяина кошкой. Это отвратительно. Отвратительно зависеть от мужчины. И почему-то только сейчас я в полной мере осознала, как некрасиво поступала с теми, кто был ко мне неравнодушен. Я давала им скрытую надежду, мило улыбалась и водила, откровенно говоря, за нос. Тащилась от того, что мне было уделено столько внимания и ни капельки не задумывалась о том, что при этом может чувствовать тот или иной парень. Вроде как ничего и не обещала. И вроде как не посылала. Да взять того же моего вечного «друга» Степашку, которого я держу возле себя вот уже пятый год. А ведь он до сих пор на что-то надеется. Поди ждет начало учебного года как манну небесную. Сучка я, одним словом.
И пусть моя ситуация совершенно другая, но чувство того, что за мои действия бумеранг мне вернулся в виде законной жены мужчины, которого я полюбила через не хочу, не покидает меня ни на секунду.
Вместо того, чтобы пойти домой после смены, выспаться и привести себя в форму, я выглаживаю спящего на моих коленях Лукьянова и думаю о том, как на этот раз подняться этажом выше в реанимацию и снова остаться незамеченной. Я напоминаю себе маньячку, подсматривающую за тем, как Лукьянов общается со своей супругой. К гадалке не ходи, эта стерва его окучивает. Еще немного и затащит в койку, когда я этого не увижу. А когда Нику выведут из медикаментозной комы — начнется треш.
Перевожу взгляд на стену, всматриваясь в календарь, и понимаю, что треш-то будет уже сегодня. Там маманя уже по полной начнет обрабатывать свою дочь, и Лукьянов окончательно поддастся этому бабьему царству. Не сказать, что я ему не доверяю. Доверяю. Но не все зависит от него. Не все. Надо потерпеть. Просто потерпеть. Закрываю глаза и начинаю водить ладонью по волосам Богдана. Когда-нибудь все обязательно будет хорошо. У нас будет хорошо…
* * *
— Просыпайся, соня, — резко распахиваю глаза, всматриваясь в сидящего около меня Лукьянова. Сидит ко мне впритык, ну вот неужели так сложно погладить меня в ответ и вообще разбудить более приятным способом? — Ко мне через минут десять должен прийти пациент.
— Почему сюда? — сонным, совершенно несвойственным мне голосом произношу я.
— Потому что я оформляю его на дневной стационар, — перевожу взгляд на часы. Двенадцать дня. Пипец!
— Что с твоей дочерью? — вместо ответа Лукьянов встает с дивана и подходит к столу.
— Все так, как и должно быть.
— Это не ответ, — встаю с дивана и подхожу к раковине. Быстро умываюсь, ополаскивая лицо холодной водой, и перевожу взгляд на Богдана.
— Нормально. Пока.
— В смысле пока? Ее не вывели из медикаментозного сна?
— Вывели. Но я морально готовлюсь к истерике через несколько дней. Кто-то сильно «добрый» ей обязательно сунет зеркало в руки и тогда будет хреново.
— Все настолько плохо?
— Нет, — как ни в чем не бывало, спокойно отвечает Богдан. — Нормально. Выглядит, конечно, сейчас плохо, но это все уберется. Что-то само, что-то при помощи. Но она мне не поверит. Сто процентов будет думать, что мои слова обычная родительская лапша на уши. Для девочки ее возраста это… это… короче, пиздец меня ждет в ближайшие дни. Надо называть вещи своими именами.
— Но главное, что с ней все более-менее нормально. А это же заживет.
— Да. Это главное, — тянусь к Лукьянову и обнимаю его, с силой сжав. Ну точно маньячка. — Давай свой дневник, на две недели уже просрочил.
— Что? — приподнимаю голову.
— Давай свой дневник. Влеплю тебе пять баллов и лучшую рекомендацию, — смотрю на него и еле сдерживаюсь, чтобы не открутить ему нос. Выкуси! Отсюда меня только вперед ногами вынесут.
— Не надо. Я до конца августа похожу. Все равно дома делать нечего, — не знаю как у меня хватило терпения не обвинить его во всех смертных грехах. Избавиться от меня хочет. Ну сволочь какая! Шиш тебе на постном масле.