Застенок
Шрифт:
– Ты получаешь от этого наслаждение? Подольше тянуть мучение жертвы, видеть страх в ее глазах. Тебе нравится ее беспомощность?
До сознания медленно, очень медленно доходил смысл происходящего. Он повернулся на голос. Наваждение, владевшее им, в один миг схлынуло, уходя сквозь пол, как сквозь песок. Роман вспомнил, для чего и как оказался в этой комнате смерти.
Перед ним стоял Потрошитель, сжимая в руке пистолет.
– Что же ты медлишь? – продолжал тихим голосом Джек. – Приступай к делу. Или я мешаю тебе? Придется смириться с присутствием зрителя. Хочу поглядеть, как ты будешь делать это.
– Зрителя?! На этот раз ты решил побыть зрителем? – воскликнул Роман. – Я же знаю тебя сто лет, ты никогда не был таким… таким… – он с отчаянием подыскивал нужное слово, не находя его.
– То же самое я могу сказать тебе, – холодно процедил Джек. – Теперь у тебя есть выбор: жизнь или смерть. Меняю ее жизнь на твою смерть.
«Он хочет заставить меня убить ее, – подумал Роман. – А если я не сделаю этого – он убьет меня».
– Что, не нравится выбор? – криво усмехнулся Джек. – Дарить смерть другим намного легче и приятнее, чем самому смотреть ей в глаза? Кстати, – он с легкой гримасой приложил левую ладонь к затылку, – весьма любезно с твоей стороны, что ты всего лишь огрел меня по башке, а не перерезал горло.
Роман пятился задом, обходя стол, словно хотел спрятаться за ним. Слова Джека удивили его.
– Я не бил тебя. Ты споткнулся о бревно. Не помнишь? Память отшибло?
– Ну, значит, это меня святой дух приласкал, – насмешливо сказал Джек. – Так что ты выбираешь? – он снова принял ледяной, презрительный вид.
Роман не знал, что ответить.
– Почему ты делаешь это? – в задумчивости спросил он – Что руководит тобой?
– Почему я делаю это? Да потому что хочу избавить мир от тебя.
– За что ты меня ненавидишь? – потрясенно проговорил Роман.
– Ты еще спрашиваешь? – Джек брезгливо сощурился. – Спроси об этом Бодлера. Ведь ты находишь у него ответ на любой свой вопрос. Ты, как и он, влюблен в смерть. Ты пьянеешь от нее и хочешь еще и еще. Ты и сам – труп, гнилой и червивый. Но все же я предлагаю тебе выбор: жизнь или смерть. Уж извини, – он опять усмехнулся, – я играю по своим, человеческим, правилам, а не по твоим, могильным. Решай. Я жду.
Что-то в его словах было неправильно. Роман мучительно пытался понять что. Это никак не укладывалось в его схему. Игра маньяка, убившего уже шестерых – и седьмая на подходе, – эта игра ведется по человеческим правилам?!
Он зачарованно глядел на пистолет в руке Потрошителя. Черное око смотрело с равнодушной угрозой. О своем Даре Роман даже не вспомнил, подавленный происходящим. Или больше не было никакого Дара?
Он взглянул на женщину. Веревки, впившиеся в тело, лишили ее сил, она лежала неподвижно. В глазах застыла смертная тоска. Тяжелая разметавшаяся коса упала со стола, повиснув тремя безвольными змейками.
Нет, он не станет убивать ее. Выбор действительно оставлял ему только смерть.
Роман вспомнил сон, в котором он убил Джека. «Выходит, это был вещий сон… только наоборот… И не я его, а он меня…»
– И помни, – сказал Джек, – я хорошо стреляю. Как только ты прикоснешься к ней, вся обойма окажется в твоем черепе.
Смысл сказанного не сразу дошел до Романа.
– Послушай, Женька, не дури. Если ты хочешь… Что? Что ты сказал?…
Но было уже поздно. Мрачные стены огласились сдавленным хрипом. Роман расширившимися глазами смотрел на Джека, зажимающего перерезанное горло. В его последнем взгляде стояло удивление.
Ни тот, ни другой не заметили, как в помещении появился четвертый. Он подкрался к Джеку со спины и полоснул ножом по шее. Этим четвертым был Хромой Хмырь. Злорадно скалясь, он следил за агонией жертвы. В руке, на отлете – окровавленный нож. Джек рухнул на пол и, судорожно дернувшись несколько раз, затих, глядя остекленевшими глазами в потолок. Хмырь неуклюже опустился рядом на корточки, вытянув вбок хромую ногу, и, присвистывая, начал что-то делать с головой мертвеца. Минуту спустя Роман догадался, чем тот занят. Хмырь, ловко орудуя ножом, снимал с убитого скальп.
Скованный ужасом и отвращением, Роман пожирал глазами зрелище. К горлу подступала тошнота, он с усилием сглатывал ее.
В один миг он все понял. Это была ловушка – для него. А оказалась ловушкой и могилой для Джека. Теперь все встало на свои места.
Он чудовищно ошибся. Принял Джека за маньяка, а потом Хромого Хмыря – за Джека и в результате оказался здесь – в комнате Посвящения. Он должен был пройти обряд инициации – обагрить руки кровью жертвы. И тогда… он получил бы Знак, место в иерархии, официальное звание «шахматного бога». Этими убийствами они хотели крепче связать его по рукам и ногам, опутать кровавой сетью, как того несчастного, чья подружка сейчас лежит на столе и ждет своей очереди…
Дьявольская инсценировка…
Не в силах отвести глаз от мерзкой картины, Роман пятился, пока не уперся в стену. Ясно сознаваемый смысл случившегося – сейчас и прежде, – толкнув в грудь, погнал его прочь. Он вылетел из комнаты, споткнулся, грохнулся на пол, вскочил и ринулся к черной дыре тоннеля.
В руке он все еще крепко, до белизны в костяшках, сжимал ритуальный нож, не замечая этого.
Он влетел сломя голову в комнату, откуда вел потайной ход. Тяжко дыша – не от бега, а от потрясения и отчаяния. И словно вломился в невидимую стену – вскинул, защищаясь, руки, застыл в оцепенении, глядя на нее.
Она была, как всегда, безупречна видом, жадна взглядом и непредсказуема поведением. Как всегда, неожиданна, внезапна, неуместна.
– От чего же ты бежишь, милый? – глубоким грудным голосом с вожделеющим придыханием спросила Регина и пошла к нему походкой голодной ягуарихи, к которой в гости пожаловал обед.
На ней было длинное узкое платье с декольте до пупа, ткань едва прикрывала груди. Неизменный жемчуг на шее. Теперь – черный, под цвет платья. Роман задышал еще тяжелее, предчувствуя борьбу – не на жизнь, а на смерть.
– Чего ты испугался, дурачок? – продолжала спрашивать неистовая Регина, кладя руки ему на плечи и сжимая их длинными трепетными пальцами с черными ногтями. Теперь она страстно дышала ему в лицо.
Роман молчал. Она всегда имела над ним власть, и сейчас заколдовала его взглядом, голосом, жестом. Он вдруг рассмотрел, что глаза у нее совершенно черные. Почему он раньше не замечал этого?
Он стоял не двигаясь, силясь разорвать путы женской властности.
– Она красивее меня? Почему ты не убил ее?