Затерянная земля (Сборник)
Шрифт:
В тот же день мы похоронили Алексея Платоновича. Надежда совсем осиротела. Мы с Фелисьеном выстроили на берегу ледяную хижину. Что можно было пустить в дело из остатков машины, было нами использовано.
Итак, тут мы застряли. Перед нами было замерзшее море, из разбитых льдин на нем образовались торосы.
Слабый, едва заметный просвет на юге, говорил, что там сейчас день. Солнце там, к югу, ходит над более радостным краем и светит более счастливым. Здесь были одиночество и смерть. Но мы решили бороться упорно, до последнего вздоха.
Мы избежали одной смерти, чтобы принять другую, более ужасную. Единственной нашей надеждой были эскимосы. Я знал, что их колония у мыса Йорк довольно обширна, и что они предпринимают довольно продолжительные путешествия вдоль берегов.
Несколько недель сидели мы в своей хижине, и никто не приходил.
Мы совсем одичали. Убив тюленя, освещались его жиром и питались отвратительной пищей, так как наши запасы с циклоплана были съедены.
Единственное живое существо, виденное нами, был белый медведь, который бежал через залив и исчез на северо-востоке.
Снеедорф убил двух полярных зайцев, что поддержало нашу жизнь еще на несколько дней.
Однажды я стоял с Надеждой на льду, у предгорья, в то время, когда пламенные полосы развевались на небе, как вдруг среди простиравшейся перед нами пустыни послышался собачий лай.
Почти в ту же минуту мы заметили у основания предгорья движущиеся черные точки. Двое саней в собачьих упряжках приближались к нам, переезжая через залив.
Мы различили одетых в меха людей. Мы побежали навстречу, бессвязно крича и жестикулируя. Они остановились. Это были два европейца и один эскимос, который вел упряжку.
Мы поздоровались. Они ответили нам на чистом английском языке. Их судно «Президент Тафт» охотилось за тюленями в двух милях к северу, в заливе Ингельфиельд. Оно зимовало, затертое льдами.
Они гостеприимно взяли нас на борт и отвели нам две каютки. Там провели мы остаток полярной зимы.
Капитан Айзек Мортон, типичный янки, с льняными волосами, косоглазый, с кожей кирпичного цвета, оказался любезным хозяином.
Матросы были грубые, но славные парни. Они боготворили Надежду и держались по отношению к нам предупредительно.
С капитаном у нас был долгий разговор.
Мы рассказали ему столько, сколько сочли нужным. Но и этого было достаточно. Капитан слушал, сопя как морж: трое мужчин и девушка в ледяной хижине на пустом берегу!.. И никаких обломков судна!..
Однако он даже и глазом не моргнул. Погладил мочку правого уха, помигал глазами и просипел:
«Да… случаются удивительные вещи здесь, наверху, среди льдов… Дивные вещи…»
У нас же остались лишь воспоминания, подобные тяжелому сну. Мы избегали говорить о них, а когда весной льды выпустили нас, мы возвратились в милый Старый свет.
Иоганнес Иенсен
Ледник
Младыш
В первобытном лесу горел костер, единственный на мили вокруг. Он был разведен на площадке, под выступом скалы, который защищал огонь от ветра. В лесу гудело, ночь была темная, без луны и звезд. Лил дождь. Но огонь под скалою спокойно горел, и яркое пламя высоко подымалось от груды хвороста; освещенное пространство образовывало как бы пещеру в глубоком ночном мраке.
Вокруг костра расположились люди; они спали, придвинувшись к огню настолько, чтобы находиться в световом круге. Они были голы. Здесь были только мужчины. Каждый спал с дубиной в руках или около себя, чтобы проснувшись, сразу схватить ее. Прутяные корзины с различными припасами, плодами и кореньями лежали на траве около костра, световой круг которого ярко освещал эту группу среди дикого леса. В нескольких шагах от скалы, на открытом месте, где шел дождь и куда подползал мрак, виднелись остатки убитого животного, похожего на зебру — это была жертва огню.
Только один из людей не спал. Он сидел у костра, почти не шевелясь, но глаза его ни минуты не оставались в покое; это был крупный и крепко сложенный юноша, необычайно высокого роста, хотя еще не вполне возмужавший. Возле него лежала огромная груда ветвей и хвороста, откуда он время от времени брал охапку и подбрасывал в костер. Когда огонь ослабевал настолько, что лежавшие с краю оказывались вне стен световой пещеры, сон их сразу становился тревожным. Но случалось это не часто; юноша отличался особой сноровкой поддерживать ровный огонь; он знал, сколько запасено у него топлива и хватит ли на ночь. Присмотр за огнем не требовал от него напряжения мысли, и он большею частью неподвижно сидел, обратив все чувства туда — к дикому лесному мраку.
В левой руке он держал большой клинообразный кремень, пока лишь грубо обтесанный. Когда огонь горел ровно, и ничто не отвлекало внимания юноши, он направлял на то или другое место кремня острый обломок оленьего рога и, тщательно примерившись, с силой откалывал им от кремня осколок, который отскакивал в огонь. Затем он внимательно исследовал действие удара и взвешивал кремень на руке. Кремню этому предстояло стать топором, подобного которому еще никто не видывал; вот почему юноша так внимательно осматривал его со всех сторон, прежде чем снова направить на него олений рог и определить, где еще следовало отколоть лишний кусок, скрывавший ту форму, которую юноша представлял себе. В то время, как он вызывал из камня оружие, грубые черты его озарялись внутренним светом, проблесками предвиденья; лицо его сверкало умом, когда он примерялся нанести удар; в самый же удар он вкладывал такую силу, точно ему предстояло пробить этим оленьим рогом череп врага, и выгибал спину, как будто собирался сдвинуть с места гору, хотя всего-то навсего нужно было отбить крохотный осколок. Оружие должно было выйти несравненное. На коленях юноши лежал топор, которым он рубил топливо для костра; но то был просто жалкий, бесформенный обломок кремня безо всякого лезвия. Зато это было священное родовое наследие, которое определило судьбу юноши.
Его звали — Младыш. С самого рождения он был предназначен в хранители огня, принадлежал к высокочтимому и грозному роду, все члены которого пользовались преимуществом поддерживать огонь и принимать приносимые огню жертвы.
Преимущество это было столь древнее, что никто не помнил его происхождения. Ходили лишь смутные предания о том, что один из мужей племени, охваченный безумной жаждой смерти, ринулся на горящую гору, где обитал могучий, всепожирающий дух огня; и вернулся оттуда невредимый, с горящей веткой в руках. Родичи, разумеется, связали безумца и бросили на гноище, коршунам, но огонь все-таки сохранили и были им очень довольны. Злосчастный похититель, впрочем, после смерти был возвеличен, коршунов объявили неприкосновенными и стали поклоняться им, так как предполагалось, что в них переселилась душа пожранного ими человека. А огонь и приносимые ему жертвы стали наследственным достоянием рода похитителя, одним из потомков которого и являлся Младыш. Он пользовался подобающим его происхождению почетом, но, кроме того, его побаивались и по другим причинам.