Затерянный мир (сборник)
Шрифт:
Челленджер заложил одну руку за борт изорванного пиджака, а другой гордо указал на шар. Тот тем временем успел совсем округлиться, и ремни уже трещали от его стремления взвиться ввысь.
— Какой абсурд! — фыркнул Саммерли. — Бред! Форменный Бред!
Однако лорд Джон был в восторге от затеи Челленджера.
— Какая же все-таки умница наш бородатый коротышка, — восхищенно прошептал он мне на ухо и затем в голос обратился к изобретателю:
— А как же насчет корзины, я о гондоле?
— Теперь можно заняться и гондолой. Я в голове уже прокрутил, как ее следует связать из прочного камыша и как скрепить с оболочкой. А пока что мне хотелось бы вас воочию убедить в том, что аппарат в состоянии поднять каждого из нас.
— Вы хотите сказать всех сразу? — уточнил лорд Джон.
— Нет, я хочу сказать то, что сказал. Каждый по очереди опуститься на шаре на равнину, а как шар поднимать на плато решить совсем нетрудно. Для этого достаточно распустить надвое волокна имеющейся у нас альпинистской веревки. Для начала используем весовой модуль. Возьмем камень равный весу самого тяжелого, точнее, самого весомого, не так ли, ха-ха-ха, члена экспедиции, это я — о себе.
Пыхтя и раскрасневшись, профессор подтащил внушительный базальтовый обломок, имеющий в середине естественное опоясывающее углубление. Свисавшие с шара концы сетки (те, что остались не привязанными к ветвям) он собрал в пучок и, соорудив из них прочный узел, надежно им прикрепил базальтовую глыбу к летательному аппарату. Теперь предстояло отвязать от ветвей удерживающие его ремни. Чтобы он не улетел совсем профессор прикрепил к ремням веревку и временно ею обмотал свою левую руку, намереваясь перед тем, как обрезать стропы привязать ее к дереву. Тогда, пролетев на длину веревки шар бы остановился и затем через какое-то время общими усилиями был бы спущен вниз.
— Сейчас вы убедитесь до чего велика подъемная сила моего аэростата, — с гордостью произнес ученый и, видимо от волнения, забыв освободить свою руку от веревки и закрепить ее на дереве, лихим ударом ножа перерезал привязанные к ветке стропы.
Никогда еще наша экспедиция не была так близка к гибели в полном составе.
Надутая оболочка рванулась вверх, увлекая за собой профессора Челленджера. В последний момент успев ухватить его за щиколотки, я полетел вместе с ним. Лорд Джон вцепился мертвой хваткой в мои ноги, и я с ужасом обнаружил, что и его веса, сложенного с нашим, недостаточно, чтобы остановить чертов снаряд. В одно мгновенье я представил себе воздушный шар, увлекающий в пространство над озером Глэдис четырех повисших сосисками горе-воздухоплавателей. Но к общему счастью не выдержала прочная альпинистская веревка. Прежде чем лорд Джон оторвался от земли раздался звон, как от лопнувшей струны и мы кучей повалились на мягкую траву, увидев напоследок шар уносивший в небо базальтовый обломок.
— Потрясающе, — радостно воскликнул неукротимый Челленджер, потирая ушибленное колено и, разматывая оставшуюся на запястье веревку, продолжал:
— Отличный результат! Я, честно говоря, не ожидал такого успеха. Через неделю, господа, будет готов другой воздушный шар, и даю вам все возможные гарантии, что на нем мы благополучно и с удобствами преодолеем первый этап нашего возвращения на родину.
До настоящего времени я фиксировал в блокноте события по горячим следам. И вот, наконец я имею право приступить к новому более спокойному и, так сказать, комфортабельному этапу в моих описаниях. Мы спасены. Мы — у подножья плато в лагере, где до недавнего времени полновластным хозяином оставался Замбо. Все ужасы, кошмары и болотные наваждения остались позади. Точнее, вверху, на вершине вздымающейся над нашими головами красноватой гряды. Мы спустились благополучно, хотя и совершенно неожиданным способом. Все члены экспедиции находятся в здравии. Через шесть недель, а самое большое два месяца будем в Лондоне. Возможно попадем туда даже раньше, чем это письмо. Наши души и сердца уже на родине, в доброй старой Англии, в ее глубоко дорогой для каждого из нас столице.
Счастливый перелом в нашей судьбе наступил в тот день, когда профессор Челленджер проделал свой рискованный трюк с воздушным шаром. Я уже упоминал о том, что единственным индейцем, сочувственно относившимся к нашим попыткам покинуть плато, был спасенный нами бритоголовый молодой человек, сын вождя. Вечером, дождавшись темноты, молодой вождь незаметно пробрался к нашей палатке и вручил мне (почему-то он преимущественно общался со мной; может быть чувствовал во мне как в ровеснике родственную душу) небольшой свиток из древесной коры. Потом он указал куда-то на пещеры и, приложив указательный палец, словно просил нас его не выдавать, быстро исчез. Я взял свиток и развернул его перед костром. Все к нему склонились и на внутренней светлой стороне увидели выведенную углем серию каких-то не то знаков, не то рисунков, которые я и спешу воспроизвести.
Они немного напоминали записанные без линеек нотные значки.
— Что бы это ни было, здесь содержится нечто для нас важное, — сказал я. — Я это понял по лицу индейца, когда он мне давал свиток.
— А может быть это просто милая шутка дикаря, при помощи которой он развивает свое чувство юмора, — заметил Саммерли.
— Скорее всего, здесь какой-то шифр, — предположил Челленджер.
— Или загадка-головоломка, — прибавил склоняясь над свитком лорд Джон. Вдруг он с волнением выхватил из моих рук свиток и воскликнул:
— Пресвятая сила! Я кажется все понял. Вы только посмотрите. Сколько значков на этой грамоте? Восемнадцать. А теперь сосчитайте пещеры над нашими головами. Их тоже восемнадцать.
— Точно, он показывал на пещеры, — подтвердил я.
— По-моему все ясно, — продолжал Рокстон. — Это план-чертеж пещер. Все как есть восемнадцать штук в ряд. Какая-то покороче, какая-то поглубже, какие-то внутри имеют разветвления. А вот эта помечена крестиком. Зачем, как по-вашему? Может быть крестик значит, что эта пещера глубже, чем остальные.
— Или вообще сквозная! — почти прокричал я.
— Похоже, наш юный друг верно разгадал ребус, — сказал Челленджер. — Если это не так, тогда непонятно, зачем спасенному нами молодому индейцу разыгрывать над нами столь злую шутку. Если же предположение верно, и пещера — сквозная, то пройдя ее до конца, мы окажемся перед обрывом, не превышающим каких-то ста футов. Сущие пустяки.
— Хорошие «пустяки», — проворчал Саммерли.
— Оставшийся у нас кусок веревки — длиннее, чем сто футов, — вставил я. — По ней и спустимся.
— Но, ведь, в пещерах индейцы. Они могут нас увидеть, — возразил Саммерли.
— Не во всех пещерах живут люди, — ответил я. — Многие из них используются как амбары и кладовые. Почему бы ни подняться туда немедленно и все не разведать.
На плато есть богатое смолой дерево (какая-то разновидность араукарии, так, кажется, называет его Саммерли) из ветвей которого туземцы делают свои долгогорящие факелы. Каждый из нас вооружился таким светильником, и мы осторожно, не нарушая тишины, пробрались по замшелым ступенькам в обозначенную на свитке пещеру. В ней было пусто, если не считать множества летучих мышей, которые стаями принялись над нами носится, едва мы вошли. Чтобы не привлекать внимания индейцев светом, мы долго пробирались на ощупь и лишь, почувствовав, что сделали какие-то отклонения от прямого пути и углубились на достаточное расстояние от входа, зажгли наконец факелы. Перед нами открылся сухой и чистый туннель со сводчатым потолком. Под ногами шуршал поблескивающий в свете факелов гравий. Мы, затаив от нетерпения дыхание, какое-то время продвигались вдоль этого коридора. Внезапно к неожиданному общему разочарованию уперлись в глухую стену. Это не был обвал, как тогда внизу, а самый настоящий тупик. Ясно, что дальше пути нет, и никогда не было.