Затмение: Полутень
Шрифт:
— А сегодня меня... я себя так чувствую, будто меня тупо вые....ли. Эти штуки, они ведь даже не люди, и они охотились на нас... безмозглые нелюдские летающие железки... — Голос её упал. — Я так перепугалась... думала, что у меня сердце из груди вылетит.
— И я.
— И ты? — Она, кажется, удивилась.
— Я испугался до усрачки.
Он потянулся к ней и коснулся её руки. Почувствовав её ответное движение, он начал было отводить руку, но она развернула свою руку ладонью вверх, сжала его руку, склонилась к нему и уткнулась головой ему в плечо.
Торренс испытал неимоверное желание обнять её —
Он чувствовал, как тело девушки содрогается от тихого плача.
Он долго баюкал её в объятиях, стараясь не задеть раненую руку, пока не стало слишком холодно без спальника.
— Полезли накроемся, — прошептал он. — И поспим, — это он добавил, чтоб она знала, что он не собирается к ней приставать.
Она кивнула. Они разулись и залезли в двойной спальник. От обоих кисло воняло потом. Но это уже давно не имело никакого значения.
Они обнимали друг друга, отгоняя холод и страх.
Он почти уже соскользнул в сон, когда почувствовал её движение — можно сказать, слепой тычок губ. Его член напрягся; она тоже это ощутила и вжалась промежностью ему между ног. У обоих всё болело, девушку жгла рана предплечья — но это лишь делало ласки осторожнее, а облегчение пронзительнее. Она расстегнула блузку и прижала к грудям его потрескавшиеся руки.
После возни с застежками-молниями и кнопками штанов, отнявшей несколько минут, они соединились; Клэр оседлала его и с тихими, почти плачущими вздохами стала раскачиваться. Внутри у неё было очень тепло и очень мокро. Кончая, она вжала его лицо себе между грудей, и он поразился — искренне поразился — неожиданной изысканной роскоши этих ощущений в звериной берлоге на мёрзлом краю поля битвы.
В десять часов утра Стейнфельд, Левассье, Данко и Торренс собрались на военный совет. На мерцающем синем экране карманного компьютера отображались карты. Они сопоставили данные о перемещениях войск ВА, НАТО и Новых Советов. Вывод был неутешителен. Покидать убежище — вероятное самоубийство. Оставаться здесь — значит ожидать казни.
Они решили пробираться через горы. Раненых придётся оставить — или убить. Об этом не говорили вслух — и так понятно. В глазах Стейнфельда застыла неподдельная печаль.
Прежде им ещё не приходилось прибегать к такому шагу. Торренс задумался, сумеют ли они себя принудить.
Вопрос остался без ответа, поскольку, не успели партизаны собраться в путь, как появился враг.
Снаружи заколотились вертолётные лопасти, и усиленный электроникой голос бухнул в пещеру, выговаривая с идиотской официальностью:
— Мы представляем международную корпорацию охранных услуг «Второй Альянс» и действуем по поручению Организации Североатлантического Договора. Выходите без оружия, руки за голову. Если сдадитесь в плен, вам не причинят вреда. Повторяю, если сдадитесь...
Об этом не могло идти и речи. Их подвергнут экстракции. От экстрактора ничего не утаишь. Враги узнают всё, что знает Стейнфельд, а это будет означать аресты, сотни арестов...
У Стейнфельда сделался почти счастливый вид. Раненых не придётся бросать.
Они глядели на Стейнфельда.
Стейнфельд произнёс:
— Готовьтесь к обороне.
• 02 •
Если смотреть с Земли, она была похожа на звезду, а внутри...
У Дэна «Остроглаза» Торренса была сестра. Он полагал, что девушка в безопасности, в той же коттеджной крепости в пригородах Нью-Йорка, где обитали их родители.
Но сестра Дэна Торренса, Китти, успела выйти замуж, пока братца носило
Она вышла замуж, но её лучший друг-феминист настоял, чтобы Китти не меняла фамилию. Поэтому её до сих пор звали Китти Торренс.
Работа Китти на ПерСте была проста и омерзительна. Она следила, чтобы не забивались отводные трубы рециклера. Телосложения Китти была крепкого, широка в плечах, с каштановыми, коротко остриженными волосами, непримечательными чертами, чуть крупноватыми руками и ногами. Однажды ей вдогонку кинули «эй, кобылка!» Она не обиделась. Она была обычная женщина, не особенно сообразительная. Зато сильная и целеустремлённая, с красивыми голубовато-сиреневыми глазами, и Лестер её боготворил.
Центр переработки отходов представлял собой исполинское помещение, похожее на стойло, с серыми алюминиевыми стенами в оплётке чёрных труб толщиной футов шесть каждая. Стыки труб отсвечивали тусклым серебром. Над головой противно жужжали лампы резкого дневного света, из прохудившихся стыков там и сям поднимались вонючие испарения, и в целом здешняя атмосфера была мутноватая, как стакан джина, оставленный на пару дней.
У Китти ныли ноги, ей хотелось пить. Губы запеклись и потрескались. В комнате царило постоянное удушливое тепло и подванивало несвежей одноразовой одеждой. Жара, шум и вонь были постоянными спутниками этого места, и после долгого пребывания здесь странно было высовываться в коридор, с его прохладным и чистым воздухом, к тому же гораздо более тихий.
Трубы ревели круглые сутки. Ревели и стонали, пока одноразовая одежда и прочий мусор, накопившийся за предыдущие два дня, разогретые тем же химическим процессом, какой превращал их в жидкость, булькали и оползали по трубопроводу. Никто не знал, почему трубы издают столь правдоподобные патетические стоны, почти человеческие, но суеверные техники шептались, что там заточены призраки Самсона Молта и профессора Римплера — надо полагать, потому, что Админы попросту скормили их рециклеру. Техники помоложе и своеобычно посуевернее при этих стонах шептали: Сетедруг, прикрой меня...
Четыре самых крупных трубы выходили из правой стены и спускались к фильтрам первого уровня, откуда, в свою очередь, тянулось сплетение труб поменьше. Вдоль труб и вокруг огромных фильтровальных установок тянулся узкий мостик, а Китти прохаживалась по нему, проверяя, не забились ли трубы. Колонисты предпочитали пользоваться одноразовой одеждой, потому что прачечные занимали бы слишком много места и расходовали бы непозволительно много воды, а кроме того, на провоз грузов с Земли были наложены строгие ограничения по весу, и на одежду в частности. В каждой жилой секции или зоне отдыха стоял свой одёжный принтер; раз в неделю туда загружали блоки исходного сырья, словно стопки бумаги в копировальную машину. Конечно, в Колонии кое-кто носил и настоящую одежду, здесь даже бутики имелись. Но большинство предпочитали экономичную и несложную в изготовлении одноразовую. Её можно было напечатать в любом стиле, на какой в тот или иной день запрограммировали принтер. Поносил дважды и выкинул. По мусоропроводу одежда попадала в отстойник, где её вымачивали в разлагающем растворе и преобразовывали в бесформенную слизь вместе с остальным переработанным мусором; основные компоненты его по инерции и волею центробежной силы вращения Колонии перекачивались в рециклер, вдоль огромных труб которого тянулся узкий мостик, где и прогуливалась сейчас Китти.