Затон
Шрифт:
Сначала девицы долго сидели в церкви. Качок тогда еще не убрался и приходилось соблюдать осторожность. Потом они перебрались в дорогущий кабак, и качок, видимо, получив санкцию, оставил пост. Слава сам любил бывать в этом кабаке. Уж больно там вкусно кормили. Это не мог не оценить даже такой непритязательный человек, как он. Но то, что объект обедает в таком ресторане, явилось для Славы еще одним подтверждением его жизненной позиции. Честных людей ему не заказывают. Ибо цены в том кабаке были явно не для честных людей.
Слава перелистнул журнальчик. Девицы сидели на лавочке, болтали и явно никуда не торопились. Конкретного плана действий у него еще не было, но он был уверен, что возможность сегодня обязательно представится, и до конца дня он свою работу сделает.
Но вот подружка объекта встала на ноги и потянула объект за собой. Девицы подошли к краю тротуара и принялись голосовать. Слава понял, что его час настал. На улице, правда, он никогда этот фокус не проделывал, но в метро ему трижды удавалось успешно завершить свою работу подобным образом. Суть фокуса заключалась в следующем. Слава идет вдоль платформы и, в тот момент, когда приближается поезд, незаметным движением несильно тычет жертву указательным пальцем в район поясницы, в нужную точку. Жертву временно парализует, и она мягким кулем валится вниз, под поезд. Ни у кого и в голове нет – подозревать в этом происшествии проходящего мимо Славу. Главная сложность в этом трюке – синхронизировать воздействие на объект с приближением транспортного средства. Единственное ограничение – это сезон. Этот замечательный фокус нельзя было применить в холодное время года. Но сейчас стояло лето, просто-таки замечательное лето, и обе девицы призывно сверкали обнаженными полосками своих спин.
Слава мгновенно оценил обстановку; прикинул расстояние до объекта и от объекта до перекрестка, где, дожидаясь зеленого сигнала, стояли четыре машины, и демонстративно-ленивой, но в то же время стремительной походкой, как леопард во время охоты, двинулся к своей жертве. У Славы было рассчитано все. Он контролировал ситуацию абсолютно. Одним глазом он держал в поле зрения объект, а вторым – стартовавший от светофора черный «Лексус». Этот не станет тормозить перед девицами. Такие извозом не промышляют. «Лексус» набрал скорость, и Слава тоже. После того, как он нанесет свой хитрый удар, пройдет полторы-две секунды, прежде чем жертва свалится на мостовую прямо под колеса подъехавшего «Лексуса». За это время Слава уже будет метрах в пятидесяти от места происшествия, а пока суть да дело, пока ахи да вздохи, он уже будет на Климашкина.
Слава был уже в нескольких метрах от объекта, он уже выключил мозг и включил автопилот инстинкта, когда знойный летний воздух перед ним вдруг неожиданно сгустился, и он почувствовал, что наткнулся на какую-то невидимую преграду. Как на резиновую стену. Слава изо всех сил упирался ногами и отчаянно помогал себе руками, но невидимая резиновая стена подалась совсем на чуть-чуть. Это продолжалось какую-то долю секунды, не больше, но этого хватило, чтобы сбить Славу с выверенного ритма. Стена так же неожиданно расступилась, выпустив его из своих объятий. Одним прыжком он поравнялся с девицами, нанес молниеносный удар и, все так же широко и стремительно шагая, унесся в сторону улицы Климашкина. Слава уже слышал бешеный визг тормозов и отчаянный крик ужаса за спиной, когда до него наконец дошло, что же все-таки произошло. «Черт, черт, черт, – как заклинание повторял он, быстро удаляясь от места происшествия. – Откуда взялась эта чертова стена? Черт, черт, черт!»
Слава, потративший лишнюю долю секунды на борьбу с этим невесть откуда взявшимся непонятным, необъяснимым атмосферным образованием, ошибся. Он нанес удар не объекту, а той, второй девице.
«Классно было бы сейчас оказаться в прохладном, кондиционированном салоне, – помыслила Анна, завидев приближающийся представительский автомобиль. – Нет, такой не остановит». – Она даже руку опустила, но Ирка, стоявшая по ходу движения первой, ничтоже сумняшеся продолжала голосовать.
Краем глаза Анна заметила, как за их спинами мелькнула какая-то тень, но тут Ирка безвольно уронила протянутую вперед руку, ноги у нее вдруг подкосились, она вся как-то сразу обмякла и начала заваливаться вперед, на мостовую. «Солнечный удар», – мелькнуло в голове у Анны. Она успела схватить Ирку за руку, но та утекала из ее рук, как студень. Оглушительный визг тормозов заставил Анну поднять глаза. Почти прямо перед собой она увидела хромированный оскал радиатора и огромные, в пол-лица, испуганные глаза ошалевшего водителя. Инстинктивными, судорожными движениями рук Анна безуспешно пыталась остановить падение обессилевшего, безвольного Иркиного тела, и тут рука ее наткнулась на что-то твердое и упругое. «Ремень… Сумка…» – обрадовалась она. Анна цепко ухватилась за ремень Иркиной сумки и, что есть силы, дернула на себя. Рывок отбросил Ирку на тротуар, а Анна, стоя на бордюре, забалансировала руками и, не удержав равновесия, спиной вперед полетела на мостовую.
Эпизод 12. Сосо. Петроград. 1917
Удача… А что такое удача? Это же очень просто. На этот вопрос каждый ответит. Удача – это, когда при самой поганой раздаче, при отвратительнейшей карте вдруг срываешь банк, потому что у остальных карта оказалась еще отвратительнее. Или опять же рулетка… Когда угадаешь. Но азартные игры подчиняются законам математической статистики, согласно которым ты не будешь ни в выигрыше, ни в проигрыше, если играешь достаточно долгое время.
Так значит удача не в том, чтобы сорвать банк, а в том, чтобы суметь после этого выйти из игры? Но это уже, как бы, и не совсем удача. Ибо в этом случае из области мистики, подарков судьбы мы переходим в область здравомыслия, трезвого расчета и каждодневной практики серых человеческих будней. И что же? Так-таки и не существует никакой удачи? Нет и не может быть никаких подарков от судьбы ни за отчаянную храбрость, ни за благонравие, ни за красивые глаза, наконец, а права кондовая народная мудрость, гласящая: что посеешь, то и пожнешь; что потопаешь, то и полопаешь?
«Нет, это не так!» – воскликнет каждый и приведет сколь угодно много примеров, свидетельствующих об обратном. Общий смысл этих примеров сводится приблизительно к следующему.
Двое возделывают свои участки. Один из них в поте лица пашет и пашет. И так каждый день, каждый год… До конца своей жизни. А результат – когда-то лучше, когда-то хуже… Но все это в пределах общепринятой нормы. А другой копнул пару раз, и на его участке забил нефтяной фонтан. Чем не удача? Самая, что ни на есть, настоящая удача! Правда, рассказчик при этом не станет обременять вас информацией о том, что впоследствии на владельца нефтеносного участка наехали хищные рейдеры и пустили его по миру в чем мать родила. Но это уже находится за пределами рассматриваемой темы. Или, как любят у нас сейчас говорить, это – не наш формат.
Так что же такое удача? И существует ли она вообще?
Сидя на жесткой деревянной полке, через окно остановившегося вагона Сосо со спокойным безразличием взирал на разномастную человеческую реку, затопившую перрон. Очень много людей в форме (война все-таки), но и штатской публики, среди которой сразу же бросались в глаза бывшие ссыльные, было немало. Ссыльные из общей массы выделялись даже не столько своим потертым, несколько затрапезным видом, сколько сумасшедшими, бешено горящими глазами и широкими, счастливыми улыбками. Вот оно! Свершилось! Столица великой империи стала столицей победившей революции! Не зря боролись, не зря мучились, не зря терпели, не зря голодали и мерзли! Все это не зря!
Ты что сидишь? – тронул его за плечо Лева. – Пойдем…
Нет. Не хочу толкаться, – ответил Сосо. – Подожду. Четыре года ждал, подожду еще пятнадцать минут. – Он усмехнулся в густые черные усы.
Ну, как знаешь. – Лева подхватил чемоданы и боком, держа один чемодан перед собой, вклинился в очередь пассажиров, спешащих на выход. – Завтра, как договорились.
Сосо поднял в прощальном приветствии руку. Много разных мыслей, наверное, теснилось в тот момент в головах у бывших ссыльных. Но, наверняка, у всех была одна общая: «Питер, наконец-то Питер! Уж теперь-то…»
Сосо не любил этот город. Город прямых улиц и строгих перспектив. Город недоверчивых и холодно-вежливых людей. Сосо отдавал себе отчет в том, что скорее всего в нем говорит некая провинциальная закомплексованность, но все же насколько ближе были ему и природное искреннее тифлисское веселье, и чумазое нефтяное бакинское братство, и московское намеренно-показное в пику Питеру, но все же непритворное радушие. И еще много, много других городов и городишек, раскиданных по просторам великой империи, там, где ему довелось побывать, и там, где он никогда не был, Сосо предпочел бы Питеру, если бы просто выбирал себе место для жительства. Пожалуй, единственное место, которое он сменил на Питер без сожаления, это – поселок Курейка Туруханского края.