Затон
Шрифт:
Ну, как?
Потрясающе, – одобрила произошедшие изменения Анна.
А на себя не желаете взглянуть?
Анна опустила голову, пытаясь разглядеть собственную одежду, но только и смогла увидеть, что руки и плечи ее обнажены, а на груди, высоко поднятой корсажем платья, покоится ожерелье из светло-зеленых изумрудов. Величиной и цветом с крупную оливку, они были оправлены в платину, украшенную бриллиантовой пылью, и, отражая голубоватый свет, разливающийся по веранде, завораживающе переливались и играли, как живые.
Обычно равнодушная ко всякого рода побрякушкам, сейчас Анна была восхищена этой неземной красотой и польщена столь зримым знаком внимания и расположения к
Ах, – только и сумела вымолвить она.
В зеркало не желаете глянуть-с? Оно позади вас. – Довольный произведенным эффектом Леймон сиял, как начищенный самовар.
Анна поднялась и бесшабашно закружилась перед зеркалом. На ней было не только новое платье, но и волосы ее, наскоро расчесанные перед выходом из гостиничного номера, были уложены в замысловатую, причудливо-многодельную прическу. А уж изумруды, изумруды… Они так шли к ее глазам… Она почувствовала себя самой красивой женщиной в мире!
Вы просто волшебник! – восхитилась Анна, но чтобы австралийский физик и нобелевский лауреат, живущий ныне в России, не загордился, решила слегка приправить свою реплику ядом язвительности. – Прямо-таки хиромант какой-то.
Но Леймон ничуть не понял ее язвительного тона и отнесся к сказанному вполне серьезно.
Да, я и хиромант замечательный. – Без тени улыбки заявил он. – Вот дайте-ка вашу руку. – Она снова уселась за стол и протянула ему руку ладонью вверх. Он осторожно взял ее за безымянный пальчик двумя пальцами левой руки, а указательным пальцем правой принялся водить над ее ладонью, следуя линиям судьбы. Губы его что-то беззвучно шептали, он закрыл глаза и, откинувшись на спинку стула, запрокинул голову назад. Так продолжалось минуты две-три, после чего Леймон выпустил ее руку и, открыв глаза, самодовольно улыбнулся. – Итак… Я готов, но… Перед тем как начать, я предлагаю выпить за вас! – Анна кивнула головой в знак согласия, и Леймон наполнил кубки до краев тягучим, сладким красным вином. – Это вино вместе с другими запасами продовольствия было послано из Сицилии в Египет, Цезарю, когда он героически сражался в Александрии. Флот противников перехватил транспорт, идущий к Цезарю, и несколько трирем были потоплены. Это вино с одной из них. Представляете, многоуважаемая Анна? Этому вину больше двух тысяч лет!
Ах, как замечательно, как красиво вы врете, – с восхищением прошептала Анна и поднесла кубок к губам.
За вас! – вновь воскликнул физик и хиромант и в один присест осушил без малого литровый кубок.
Она сделала пару глотков и собиралась поставить кубок на стол, но Леймон возмущенно запротестовал:
Нет, нет, так нельзя… Иначе ничего не получится. Предсказания будут неточны. До дна-с!
«Ну и черт с тобой, – весело решила Анна, смакуя божественный напиток. – Если напьюсь – тебе же и придется тащить меня в гостиницу».
Леймон зажег четвертую свечу и по мере того как, треща и стреляясь, она разгоралась, окружавшие их со всех сторон люди и предметы исчезали, как бы размываясь и растворяясь в воздухе. Через несколько секунд они остались на веранде в одиночестве. Анну уже ничто не удивляло, она с нетерпением ждала предсказания своей судьбы.
Он вновь взял ее за пальчик и, глядя на ладонь, заговорил:
В недавнем прошлом вы пережили глубочайшее разочарование. Человек, с которым вы хотели связать свою судьбу, оказался недостоин вас. И вас это глубоко ранило. В самое сердце…
Анна закусила нижнюю губу.
Я любила его. Но… Довольно. Я не желаю
Слушаю и повинуюсь… – Его медовый баритон стал еще слаще, еще проникновеннее, спеленав ее с головы до ног негой обертонов. – Впереди у вас богатство, слава, власть…
И любовь? – попыталась продолжить за него Анна.
Леймон засмеялся.
Зачем вам любовь, Анна? Эта химера, манящая миллионы простых женщин? Гримаса боли и страдания – вот ее истинное лицо. Вы же достойны истинно высоких чувств, чувств без малейшей примеси лжи и лицемерия.
Каких же? – Отдернув руку, она попыталась быть по-прежнему язвительной и независимой, но это у нее плохо получилось.
Обожания, моя королева, обожания… Обожания ничем не мотивированного и не обусловленного, обожания настолько полного и всеобъемлющего, что оно само по себе становится смыслом и доминантой… Обожания, становящегося наивысшим и изощреннейшим наслаждением для души и тела… Обожания, как овеществления власти.
Вытянув губы трубочкой, Леймон дунул, и разнообразная посуда, громоздившаяся на столе, вмиг исчезла. Он шевельнул пальцами, и скатерть, покрывавшая стол, поднялась в воздух, свилась в трубочку и, раскатываясь наподобие ковровой дорожки, унеслась в темноту, туда, где шумел океанский прибой, туда, где зазывно мерцали звезды.
Прошу вас. – Леймон протянул ей руку.
Где-то там, далеко, в пыльных закоулках сознания кто-то истошно вопил, предостерегая ее, но Анна лишь встряхнула головой, как норовистая молодая кобылица, и далекий голос исчез, потонув в торжественном звоне фанфар.
Царственным жестом она протянула руку Леймону, и он с величайшим почтением прикоснулся к ее пальцам.
Вперед, моя королева, вперед. – И они ступили на хрустящую, как снег, дорожку, висевшую в воздухе.
Внезапно оцепенение, овладевшее ею в предощущении торжественности свидания с собственным будущим, схлынуло и к ней вновь вернулось чувство той легкости в отношениях, когда хочется шутить и ерничать. Она вырвала свою руку из пальцев Леймона и, пробежав несколько шагов по пружинящей под ногами дорожке, обернулась и вызывающе задорно крикнула:
Эй вы, господин предсказатель! Это все что вы умеете? Любая цыганка за три рубля сказала бы больше! – И унеслась вперед.
Вскоре, далеко внизу, под ногами она увидела кудрявую пену прибоя, разбивающегося о скалы и… океан. Безбрежный, бесконечный океан. А дорожка взбиралась все круче вверх, как серпантин горной дороги. Анна бежала одна и было ей так легко, как никогда в жизни. Она поворотила голову назад и вниз и увидела пыхтящего, измучившегося в бесплодных попытках настичь ее Леймона. «Старикан, несмотря на весь свой спортивный вид, оказался на удивление непроворен», – усмехнулась она. Анна укоротила шаг, чтобы позволить тяжелому, неповоротливому Леймону настичь себя. «Ну же, показывай! Каково оно, мое будущее?» – весело заорала она прямо ему в лицо, когда он догнал ее и обхватил за талию. Не говоря ни слова, Леймон оттолкнулся от дорожки, и они полетели. «Оказывается, летать так легко и естественно», – с восторгом подумала Анна, обвиваясь всем телом вокруг него, как гибкий плющ вокруг могучего дуба. Одежда облетела с них, как пожухлая листва облетает под напором холодного ноябрьского ветра. Они слились еще теснее и взвились ввысь, до самых ярких звезд, и понеслись, понеслись, перепрыгивая со звезды на звезду, и… вдруг провалились, полетели вниз, беспорядочно кувыркаясь. «Все. Это смерть». – Она вглядывалась в бешено вращающуюся землю, приближающуюся с катастрофической скоростью, а сердце ее перестало биться, замерев в сладкой истоме.