Зауряд-полк (Преображение России - 8)
Шрифт:
Но через минуту она уже тянула Ливенцева посмотреть эту юбку с вырезом сбоку поближе, чтобы заметить фасон, и говорила:
– Я себе тоже могу заказать такую... Это только при красивой ноге можно такие юбки носить, а у меня тоже ведь красивая нога.
Чтобы чем-нибудь занять Галочку и дочку, она сорвала им по цветочку желтофиоли, только что высаженной в клумбы, и маленькая сейчас же старательно начала обрывать желтые пахучие лепестки, а Галочка нюхала-нюхала цветок да как-то нечаянно охватила его налитыми красными губами и уж, видимо, не могла придумать, что можно с ним еще сделать, а старшая сестра показывала пальцем на нее Ливенцеву.
– Вот! Посмотрите на дуру! Цветок жует... Ведь она еще месяц назад кнутиком волов погоняла: "Цоб-цобе!" А тут волов как раз и нету, вот она и не знает, что ей делать...
Галочка улыбалась смущенно, а кривоногая девочка в красной шапочке и зеленом костюмчике то копалась в желтом песочке на дорожке, то подбегала к матери с отсыревшим носиком.
– Ах, как я тебя ненавижу!
– говорила ей мать.
– Нет, любис, - отзывалась девочка.
– И нос какой-то длинный! Ф-фу!.. Найди где-нибудь пилу, я тебе его подпилю... До чего же я тебя ненавижу!
– Ну-у?
– недоверчиво тянула черноглазая девочка.
– Любис?
– Ах, если б у меня был мальчик!
– Вам, значит, больше нравятся мальчики?
– спрашивал, чтобы не сидеть молча, Ливенцев.
– Ну, конечно! Мальчика всегда можно хорошо одеть, а вы посмотрите на девчонок, как они все паршиво одеты!
– В таком случае вам и женщины не нравятся?
– Ну, конечно! Я так жалею, что я - женщина!
– Пожалуй, будь вы мужчина, из вас вышел бы недурной подпоручик, сказал Ливенцев.
– О-о! Еще бы!.. И я бы так командовала всеми: "Эй, вы там! Смирно, вы там, у меня!.."
– Гм... Так никто не командует.
– Мало ли что - никто! А я бы стала так.
– Да таких и команд нет.
– Мало ли что!.. Ну, Галочка, - что же ты сидишь и все молчишь? Ты бы что-нибудь говорила! Ты думаешь, не скучно с тобой так вот сидеть?
– Очень скучно!
– искренне согласился Ливенцев.
– Вот! Вот видишь, что говорят мужчины... Скучно с тобой очень!.. Ну, пойди хоть с Ленькой погулять по дорожкам.
Галочка, все так же улыбаясь виновато-смущенно, безмолвно поднялась, вздохнула и пошла к девочке, а Анастасия Георгиевна, подождав немного, когда они завернут за угол дорожки, очень общительно схватила вдруг за локоть Ливенцева, приблизила к нему узкое, несколько долгоносое лицо и заговорила придушенно:
– Ах, он мне опротивел очень! Ведь он меня за триста рублей купил... Положил на мое имя месячное жалованье в кассу и книжку мне принес.
Ливенцев догадался, конечно, что она говорит о Пернатом, но ничего не нашелся сказать ей, а она продолжала:
– Ну, я ему зато такие вот наставляю!
– и раздвинула, как могла шире, указательный и средний пальцы на правой руке.
Не зная, как отнестись к такой неожиданной откровенности, Ливенцев сказал: "Гм..." и, поглядев прямо перед собою, удивленно увидел между безлистых хотя, но очень густо сплетенных веток плакучего ясеня подполковника Пернатого: он приставил руку к левому уху, и очень пристально глядели на них обоих его побелевшие от усилий глаза.
– Оказалось, ваш муж на вас смотрит, - тихо сказал ей Ливенцев.
– Ну-у?! Где? Что вы такое говорите!
Однако она тут же отшатнулась от него и стала смотреть по сторонам.
Увидев, что он открыт, Пернатый вышел как ни в чем не бывало и, улыбаясь неверно, заговорил, как всегда декламируя с чувством:
– Дети мои! Представьте, что это не я совсем, а только тень моя явилась взглянуть, что вы тут без меня делаете вдвоем.
На Анастасии Георгиевне была темно-синяя шапочка с раструбами, наподобие конфедератки; она лихо сдвинула ее назад и покачала головой вызывающе:
– По-ду-ма-ешь, что мы тут можем делать вдвоем! Что теперь - ночь, что ли? У тебя все только одни ревности ко всем, без ревности ты не можешь!
– Ну, тише, тише, что ты! Нельзя же так в публичном месте!
– испугался Пернатый.
Ливенцев счел за лучшее откланяться и уйти.
Но, выходя из ворот бульвара, он почти натолкнулся на спешащего и ничего не способного замечать кругом Полетику. Однако, когда Ливенцев сказал обычное: "Здравия желаю!", Полетика вскинул на него какие-то отсутствующие глаза и остановился.
– Что с вами?
– спросил Ливенцев, так как полковник только смотрел на него, не говоря ни слова, и голубые глаза его потухли и запали.
– Да вот... не спал две ночи... Дочь привезли ко мне, чтобы в этот, как его, черт!.. Ну, вы, должно быть, знаете, - вы все знаете... ну, этот... курорт какой-то тут есть в Крыму... Ну, черт с ним!.. Понимаете, была такая здоровая - вы бы с ней поборолись... А теперь - лежит... Что же это такое?.. Жена моя тоже приехала... Сорок градусов ежедневно...
– И жена больна тоже?
– Да нет, какое больна! Разве я вам сказал - больна? Сорок ежедневно это по утрам, а к вечеру тридцать восемь... К доктору я теперь к этому... на Большой Морской он... Дурасов, кажется, а?.. Или Дубасов?.. Или это генерал какой-то был Дубасов?.. Так вот... что я такое говорил?
– Насчет дочери вы говорили.
– Да, вот... Впрыскивания уж начали делать... этой, как ее... ну, вот она еще такая вонючая...
– Камфоры, что ли?
– Камфоры, да...