Завещание фараона
Шрифт:
Она всегда находила выход в самых сложных ситуациях…
Течение её мыслей прервал звон перевернувшейся клепсидры, отмерившей время. Молодая женщина подняла голову — и лицо её странным образом изменилось. В глазах засветилась нежность, а губы тронула ласковая, тёплая улыбка, столь редкая для неё.
Нефертити быстро встала и вышла из комнаты.
Миновав череду тёмных высоких коридоров, украшенных массивными каменными пилонами, освещённых лишь пламенем плоских металлических светилен, царица прошла в отдалённую часть дворца, куда заказан был путь даже довереннейшим из придворных. Тут царил полумрак, поскольку окна закрывали тяжёлые занавеси, а внутренний сад, мимо которого сейчас шла царица, настолько зарос высокими деревьями с густыми кронами, что в зелёный сумрак под их сенью не пробивались солнечные лучи, и вода в бассейне фонтана казалась тёмной. Оттуда, из зарослей, тянуло густой прелью — запах, который почти нереально ощутить в жарком климате Египта…
Это место наполняли тишина и безлюдье — лишь редкие птицы негромко пересвистывались в ветвях сада.
В дальнем конце террасы, что обрамляла этот тенистый внутренний двор, находились лёгкие деревянные двери. Царица толкнула их — и вошла в небольшую, но высокую комнату, напоённую запахом особого благовония — янтарной пыли: запахом смолы и леса, к которым примешивалась едва уловимая нотка морской свежести.
Свет сюда еле проникал через плотные занавеси на окне, едва позволяя различить изображения богов на потолке и узор роскошного персидского ковра, устилавшего пол. На стенах в этом скудном освещении тускло блестела позолота.
У окна стояла деревянная колыбелька, а в ней лежало крохотное дитя — девочка, которой едва пошла третья неделя. Малышка не спала — она широко открытыми глазами смотрела на расписной потолок, приоткрыв ротик. Её окутывали мягкие, воздушные пелены из тончайшего, дышащего льна.
Это и была та самая известная всему Египту царевна Бекарт, наследница престола, рождение которой и стало причиной злоключений Агниппы.
Прелестное создание лежало в своей колыбельке и совершенно не подозревало, какой кошмар означало её появление на свет для одной юной и красивой девушки…
Возле младенца на скамеечке сидела молодая рабыня-эфиопка. Завидев вошедшую царицу, она вскочила, согнулась в поклоне и безмолвно отбежала в сторону, к стене.
Нефертити, не обращая на няньку никакого внимания, склонилась над ребёнком.
Не было больше грозной царицы — была мать, нежная и трепетная, ласковая и заботливая, влюблённая в своё дитя. Такая же, как миллионы женщин на земле. С надеждой и доверием смотрящая на своё бесценное сокровище. Другое дело, что происходило это на ступенях трона — а как часто надежды и чаяния властительных царей воплощаются через смерти миллионов детей вот таких же матерей, через их слёзы и боль! Глаза же царицы никогда не будут плакать…
Девочка, увидев мать, моргнула, гукнула и взмахнула ручками.
Нефертити ласково улыбнулась.
— Здравствуй, моя маленькая, — заворковала она. — Моя девочка… Мы проснулись? Проснулись? И как мы сейчас себя чувствуем?.. — Молодая женщина шутливо, но осторожно пощекотала малышке животик — и выпрямилась, вздохнув. — Ах, доченька, ты лежишь, играешь и не ведаешь, что ты поставлена судьбой с рождения над всеми. Что в тебе течёт царская кровь — кровь потомков бога солнца Ра. Твою головку будут украшать не цветы, как у какой-нибудь крестьянки — золотая диадема кобры увенчает тебя! Этот урей, это украшение даст право тебе одной распоряжаться судьбами многих. Бекарт! Когда ты подрастёшь, ты будешь помогать мне. Ведь ты будешь помогать своей мамочке?.. Ты станешь лучшей шпионкой во всём Египте! Под видом простой женщины ты сможешь узнавать, о чём говорят в народе — и выдавать мне недовольных! Мои будущие глаза и уши в Фивах! А когда я умру, ты взойдёшь на престол… — Взгляд Нефертити задумчиво устремился куда-то вдаль, она уже не видела стен детской, словно вопрошая богов о будущем.
По губам её вдруг скользнула горькая, нехорошая усмешка.
— Ты скажешь, что тебе мешает Агниппа?.. Ничего-ничего… — с расстановкой произнесла Нефертити, вновь становясь царицей. Пальцы её с силой сжали край колыбели. — Не волнуйся. Её я уберу с твоей дороги. В этом деле твои заботы я возьму на себя! Сама ты ещё не можешь, и я постараюсь расчистить тебе путь!
Малышка по-прежнему смотрела на мать, продолжая гулить, не ведая, какая страшная судьба уготована ей: стать шпионкой и наушницей — и какая трагедия может случиться из-за неё с ни в чём не повинной девушкой…
Нефертити резко обернулась, и взгляд её упал на рабыню.
— Ты её кормила сегодня? — холодно осведомилась она.
— Д-да, солнцеподобная, — с поклоном пролепетала девушка.
— Сколько раз?
— К этому времени… три раза, как положено.
— Ладно, — Нефертити прищурилась, смерив служанку нехорошим взглядом — словно искала, к чему бы придраться. Воистину, давно не вдыхала она чудодейственного дыма курильниц! — А гуляла ты с ней?
Оливковая кожа эфиопки стала серой.
— Утром… а днём… ещё нет, с-солнцеподобная… — прошептала невольница.
Брови царицы нахмурились.
— Как ты смеешь?.. — с жестокой довольной улыбкой, негромко, осведомилась владычица Та-Кем. Она словно обрадовалась, что нашла повод сорвать на ком-то копившееся раздражение, ещё усилившееся после доклада Ани. — Ты хочешь наследницу Египта уморить в духоте?.. — Нефертити неприятно рассмеялась. — Ах ты, животное… Дочь варвара, чёрная свинья. — Глаза её сверкнули. — Немедленно бери царевну и неси в сад! Ну? Что ты стоишь?! — крикнула она.
Движение Нефертити было неуловимо-быстрым. Мгновение — и в руке её очутилась плеть с серебряной рукоятью — до этой минуты висевшая на поясе, скрытая складками платья. Короткий взмах — и свинцовый наконечник разорвал кормилице щёку.
Хлынула кровь, смешиваясь со слезами несчастной.
Бедная девушка даже не посмела уклониться от удара или хотя бы просто закричать, боясь сильнее разгневать Нефертити.
— Ну! Что воешь?! — прикрикнула солнцеподобная. И с издёвкой добавила: — Можно подумать, ей больно. Будто эти животные вообще способны чувствовать боль! Бери царевну, дура!
Рабыня, всхлипывая, подхватила Бекарт на руки и поспешила в сад, прижимая ребёнка к груди. Малышка озадаченно смотрела на струящуюся по лицу няни кровь — и вдруг потянулась к этому алому ручейку обеими ручками, размазав по вспухшей щеке — словно пыталась стереть.
Нефертити проводила кормилицу раздражённым взглядом и, оставшись одна, лишь покачала головой.
«Да, эти животные только и способны, что пытаться притворством тронуть наше сердце! — мысленно хмыкнула она. — О великий Амон, я не смею сомневаться в твоей мудрости, но на что ты создал их?.. Впрочем… — молодая женщина пожала плечами. — Они ведь нам служат…»