Завещание фараона
Шрифт:
— Слышала, Агниппа, наш царь хочет жениться?
Ее лицо сразу открыло Агамемнону всю безнадежность его затеи. Носик девушки недовольно сморщился, а губы исказила неприязненная гримаса.
Презрительно передернув плечами, девушка холодно, полным отвращения голосом, обронила:
— Ну и что?
— Ничего… — печально вздохнув, убито ответил Атрид.
Да, Агниппа его любила, в этом он не сомневался, но она не любила царя. Что победит в ней, любовь или неприязнь, если она узнает?..
Атрид предпочитал не проверять.
Но и оставлять ситуацию «как есть» он тоже не мог, а потому решил потихоньку исправлять свою «царскую» репутацию в глазах возлюбленной.
Причем начать прямо сейчас!
— Ну почему ты так долго сердишься на него? — с мягким укором покачал он головой. — Никогда бы не подумал, что ты такая злопамятная! Нет-нет, не обижайся! Послушай… А вдруг ты на площади ему очень понравилась, а?
— Ага! Конечно! — зло съязвила Агниппа. — «Если б ее поступок не был глупым, я восхитился бы ею!» Какая смешная девочка Агниппа! Какая глупенькая! Ну и простим ее — от нее же ничего, кроме глупостей, не дождешься! Так?..
Глаза ее метали черные молнии. Атрид, опасаясь еще больше рассердить любимую, молчал, закусив губы.
Ну что он мог сказать? Что она и в самом деле поступила глупо, а он — действительно великодушно? Что ни в Персии, ни в Египте, ни в Ассирии царь не потерпел бы подобного?
А все эти логичные доводы — и правда то, что она хочет услышать?
Но что тогда ему сказать ей? Что, боги?..
От бессилия и нелепости ситуации слезы закипали на глазах.
Еще не хватало: великий Атрид плачет! Кому рассказать — не поверят.
— А если бы он встал перед тобой на колени и молил о прощении, как самый презренный раб, ты простила бы его? — сдавленно спросил он.
Агниппа растерялась. Она об этом уже не думала.
— Да! Нет! Ой, не знаю! Боги, Атрид, что с тобой? Что случилось?.. — испуганно сказала она и заботливо утерла со щеки любимого слезу, которую он даже не заметил. — Ну пожалуйста… не надо. Я и не думала… Боги, тебя так обидел мой тон? Прости меня, пожалуйста, прости! Извини. Я совсем не хотела обидеть тебя, дорогой мой… Любимый… Пожалуйста! Я всегда так говорю, когда злая. Но я ведь… нет, я злилась не на тебя! Обещай, что ты простишь меня! Хорошо? Я больше не буду из-за тебя злиться. Никогда! — Агниппа улыбнулась и даже головой помотала для убедительности. — Но и ты постарайся не сердить меня, ладно?
— Ладно, — убитым голосом сказал Атрид и вздохнул.
Больше всего ему сейчас хотелось напиться вдрызг.
Замкнутый круг упорно не хотел размыкаться…
Все же, несмотря ни на что, в целом Атрид был счастлив. Конечно, проблемы никуда не исчезли, но все они меркли перед любовью, что дарила ему Агниппа. Агамемнон жил их встречами в роще и разговорами наедине со своим золотоволосым чудом, а томительные часы ожидания вознаграждались нежностью, что наполняла их свидания: ласковые пожатия рук, долгие поцелуи, почти беззвучный шепот пылких клятв. А разве ради того, чтобы поносить Агниппу на руках, не стоило потерпеть день?.. В эти скоротечные два часа, что они проводили вдвоем в совершеннейшем одиночестве, Атрид отдыхал душой, забывая обо всем на свете.
Теперь он узнал, какое оно — настоящее счастье.
Разумеется, он не забывал о своем долге государя и каждый день добросовестно являлся разбирать текущие дела. И всякий раз, видя постную мину советника, с трудом удерживался от улыбки.
Спустя шесть дней после памятного разговора в роще царь, не сдержавшись, все же поддел Ипатия вслух:
— Ну что ты словно прокисшего вина хлебнул? Все никак не смиришься с моим решением?
Он сидел на царском кресле в мегароне, наполненном свежим ароматом янтаря, в той самой простой белой тунике, что подарила ему Агниппа. Свет солнца, падавший от входа, красиво блестел на каштановых кудрях молодого правителя.
Ипатий, в золотистом хитоне и красной хламиде, насупившись, смотрел на владыку Афин.
— А ты все витаешь в своих грезах, государь? — резко бросил он. — К чему только это тебя приведет!
Агамемнон и бровью не повел.
— Не знаю, Ипатий, — спокойно ответил он. — Но знаю, что Агниппа любит меня.
— И…
— И что из нее получилась бы превосходная жена и мать, а царицей она была просто рождена! — чуть повысив голос, не дал советнику и слова вставить царь. — По-моему, царское достоинство у нее в крови.
Ипатий отшатнулся, как от удара. Атрид не смог сдержать усмешки.
— Ц-царь… — советник даже начал заикаться. — Опомнись, царь… подумай! Ну, ты ее любишь, пусть так… Но ты не женишься на ней, надеюсь?
Агамемнон иронически поднял бровь, глядя на такое волнение.
— Я хочу на ней жениться, Ипатий.
Похоже, его забавляло возмущение придворного.
Аристократ как стоял, так и сел — прямо на ступени, ведущие к трону. Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Нет… Этого просто не может быть. Как? Неужели тут появится женщина, перед которой ему придется пресмыкаться так же, как и перед царем? Царица! Одно ее слово сможет обратить в ничто все его старания и ухищрения! Если царица скажет «нет», то хоть в лепешку разбейся, а ничего не сделаешь. Ведь Атрид — уже сейчас понятно! — будет во всем ей потакать. Царица, самая могущественная женщина в стране, которая повинуется только царю и больше никому — никому! — в целом свете…
Тут Ипатий совсем некстати вспомнил о Нефертити — государыне, перед которой трепетала такая страна, как Египет…
И, взяв себя в руки, поднялся со ступеней. Ему требовалось во что бы то ни стало переубедить Агамемнона.
— Царь! Понимаешь ли ты, на какой скандал пойдешь? — голос его срывался и дрожал от волнения.
— На какой? — невозмутимо спросил Атрид.
— Во-первых, чтобы стать царицей Эллады, она должна быть чистокровной эллинкой.
Царь пожал плечами.
— Она гражданка Афин.
— Но в ее жилах течет египетская кровь! «Огненная кобылица»! Скорее, рыжая кобыла-полукровка!