Завтра были девяностые
Шрифт:
Арсов простился с Нинель и, положив кейс на чугунную ограду, сделал вид роющегося в его внутренностях делового человека. Между тем, он несколькими точными движениями сфокусировал закреплённое на кармане внутренней стороны крышки зеркальце на приткнувшемся к афишной тумбе потенциальном слушателе лекции об «НЛО».
Без сомнения, это был непрофессионал, однако определённый опыт у него имелся. Напряжённый, как пасущаяся косуля, он был всё же далёк от сломяголового шараханья с глаз неожиданно для него сменившего направление движения на противоположное одного из объектов наблюдения, то есть Нинель. И столбняка, подобного столбняку полномерного паука перед малоразмерной осой, не случилось. Он отвернул головёнку,
Этот тип представлял для Арсова опасность никак не большую, чем для кукушки – волосатая гусеница. Арсов решил присмотреть подходящий ландшафт, обязательно с телефоном, да и протестировать соглядатая на качество мышления, благо устремления его ясны, а не достаёт лишь вводной и способствующего самоуглублению одиночества. А обеспечить процесс тестирования недостающими компонентами Арсов вполне способен.
И он ленивой походкой направился в сторону площади Революции, заходя по пути в магазины и другие места изъятия наличности, глазея вокруг и перекладывая постепенно из кейса в карманы джинсовых брюк и в карманы куртки из коричневого тика солнцезащитные кепку и очки, а также чёрный полиэтиленовый пакет.
Логическим продолжением маршрута Арсова был магазин «Промышленные товары». К нему вёл единственный в этом городе подземный переход – гордость местной администрации, которым, впрочем, пользовались преимущественно очень пожилые люди и педагоги этого провинциального стотысячного городка, призванные личным примером воспитывать подрастающие поколения недоумков.
Арсов не сомневался, что блондин, увидев его входящим в туннель, направится прямиком к магазину. Войдя в подземный переход, Арсов быстро надел кепку и очки, сунул кейс в пакет, а куртку снял, вывернул на левую сторону, оказавшуюся также правой, но светло-серого цвета, и вновь надел.
И выбежал обратно наверх, чтобы усмехнуться и с удовольствием нарисовать в воображении энергичный удар ногой по беспечно обращённому к нему заду топтуна.
Задержать извержение вулкана было бы, пожалуй, проще, нежели отсрочить панику блондина. Она наступила ровно через две минуты. И он засеменил, сбиваясь на бег, в подземный переход, выскочил с другой стороны его, крутнулся на месте, бросился зачем-то обратно. Явно мозг его потребляет значительно менее четверти потока крови.
Неудачник метался по площади, а Арсов стоял у витрины «Головных уборов» и беспокоил его неотступным взглядом. А когда тот в третий раз пробегал мимо, тронул парня за измызганный рукав.
– Который час, не подскажете?
– Нет часов, – заполошно глянув на вежливо улыбающегося Арсова, бормотнул несчастный.
Не узнал! Арсов, как будто, даже расстроился. Мизерный, однако зримый успех вдруг поблёк и мгновенно деградировал в прах.
А вот и сорвана трубка. Два, шесть, восемь… Конечно, сначала необходимо положить двушку… Два, шесть, восемь. Белобрысая голова крутнулась на сто сорок градусов, черкнув по стёклам очков Арсова встревоженным взглядом, и Арсов инстинктивно отвёл глаза. Метнул взгляд обратно – поздно! Последняя цифра – шесть, а какая четвёртая?.. Да-а! Задёргался, как пацан. Ведь в тёмных же очках! Ну, почувствовал он взгляд, однако необходимо же это ещё и осознать. Э-эх, нервишки!
И очередная неудача – длинные, терпеливые гудки. Арсов огорчился не меньше звонившего. Времени жаль. И отпускать его пока нельзя. И на часах уже десять двадцать шесть.
7.
По случайности, телефонная будка располагалась четырьмя метрами ниже двух трёхстворчатых окон. Слова «по случайности» употреблены в связи с тем, что люди в данном случае не усмотрели бы каких-либо связей. За окнами – самый большой и наиболее обогреваемый кабинет этого здания. В ящике стола водятся крошки манника, а кресло значительную часть дневного времени прогревается его хозяином, большим креслоседом.
И в десять часов двадцать шесть минут этого субботнего дня оно неожиданно скрипнуло, прогибаясь под тяжестью объёмистого источника букета гастрономических запахов. Бежать некуда, да и малейший шорох может стоить жизни. Затаиться и ждать, сомкнув хитиновые зубцы! Удобный момент уплотнить пространство в надежде на будущий разряд? Но это пресноводные жгутиковые – то животные, то растения, а люди и насекомые могут веками терпеливо брести по подпороговой канавке, надеясь чёрт-те на что.
И людей можно понять. При желании. Эта вечная избиваемость мысли! Атмосфера бесчисленных войн, иноземных вторжений и внутренних распрей, смут, заговоров и дворцовых переворотов… Всё – в колючем мешке стихийных бедствий. И гаснут всполохи интеллекта.
И ткётся пряжа мыслей паутиной по углам замкнутого пространства трёхмерного человеческого мирка, где рвут её вихри аффективных движений бесконтрольной материи.
И пыль времён хоронит обрывки узоров. Время всё тащит за собой. Когда-нибудь люди и тараканов победят.
А пока из человека, сидящего в кресле, мысли лениво текли в никуда – их удержать человек не пытался, знал, что они всё равно бы ушли – только оставили б в слабеньком мозге тысячи зон возбуждённой коры – а в них народились бы новые мысли, своими углами царапали б мозг – и мозг, рефлексируя, всё уплотнялся б, свивая извилины в тесный клубок, – в итоге всё это могло привести бы к прощанию с креслом и массе хлопот.
Да, взаимоотношения человека, кресла и мыслительных процессов гармоничны и покойны:
Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють,
Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьютик.
И не следовало креслодаву ящик стола выдвигать.
Сделал-то он это без всякой необходимости. Чтобы руки занять. И увидел вылупленца единственного не съеденного буфетскими прусаками яйца изгнанных чёрных тараканов. «Чёрный таракан!!!» Ослабил галстук и бросился ловить его, но не поймал. Расстроился, хотя и не знал, необходимо ли было таракана выловить и убить, или это значения уже не имело.
А этот бросок хищника – что это? Рефлекс запечного детства, или включилась одна из примитивнейших программ инстинктивного поведения? В любом случае – раб ситуации, легко скувыркнувшийся на упрощённый уровень одноэтапного мышления.
А чёрный таракан – что тут такого? Ерунда, бессмыслица, нелепица! Как сказал бы поэт, бывший юный барабанщик, «тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу». Вот если бы жук-часовщик бил головой по деревянным стенкам своих ходов – верная примета.
И все-таки хозяин кабинета и его потрохов, как шарик на резинке, задёргался на невидимом отростке шкафчика с бронзовой ручкой коньячного цвета. Наконец ручка зацепилась за его пальцы, дверца открылась, стограммовый бокальчик наполнился золотистой жидкостью, а молекулы виноградного спирта засуетились на уровне серебряной каёмки… Последние несколько сотен их вырвались в кубический объём помещения, когда кабинетчик, удовлетворённый прохождением коньяка по пищеводу, крякнул, заглушая телефонный звонок. Выходной день. Можно сидеть, слушать попискивание телефона… И не снять трубку. Звоните, мол, в понедельник, в течение дня. То же, что валерьянка для кошки, дубовый сок для жука-оленя, а экссудат жука ломехузы для муравья, алкоголь – для человека.