Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

трепыхается молодое вино, это его любимая Ма-

тильда, чилийские шахтеры, крестьяне, бойцы интер-

бригады, в Испании, древние инки, несчастный раз-

бойник Хоакин Мурьета и многие, многие другие.

Поэзия Пабло Неруды похожа на монументаль-

ную скульптурно-живописную композицию Сикейроса

«Марш человечества» с той разницей, что в ги-

гантской мозаике лиц и характеров Неруда умел на-

ходить

для каждого лица не просто символическое

решение, но и нежные акварельные краски. Все сти-

хи Неруды вместе — это соединение величественного

монументализма с акварельной тонкостью.

Перед столом завтрака справедливости, кото-

рый сразу становился судейским столом, Неруда

ставил обвиняемые им зловещие фигуры диктаторов,

угнетателей и их политических лакеев. Неруда был

добрейшим хозяином для тех, кто был достоин спра-

ведливости завтрака, но непримиримым к тем, кто хо-

тел бы отобрать этот завтрак у достойных его. Гнев

к негодяям всегда был признаком любви к ближним.

Если бы на Земле все было идеально, конечно, не за-

дача поэта политическая борьба. Но пока существует

несправедливость, большой поэт не вправе пытаться

встать над схваткой, а обязан быть внутри нее, за-

щищая первозданную духовную ценность человека.

Сила поэзии Неруды еще и в том, что, всю жизнь

занимаясь политической борьбой, он не ослабил

этим свое чувственное восприятие мира, не перешел

от масла и акварели к грубоватой плакатности. Если

ему это было надо, он писал и призывные плакаты, и

карикатуры, но тут же снова брался за натюрморты,

пейзажи, портреты, эпические полотна и никогда не

терял квалификации мастера.

Неруда ненавидел все, что есть смерть физическая

и смерть духовная, и любил все, что есть жизнь жи-

вая. В этом простая и мудрая двуединость филосо-

фии Неруды. Философия Неруды не ущемлена каким-

либо комплексом — она гармонична, полнокровна.

Его по-фламандски сочные оды «Яблоку», «Лодке»,

«Скатерти» и другие, нежные стихи о птицах Чили

сочетались в нем с постоянным подсмеиванием над

странной птицей Пабло, хрустальное целомудрие

сочеталось с высокой классической эротикой, слож-

нейшие метафорические построения чередовались с

прозрачной фольклорной простотой, и все это вмес-

те давало ощущение с неимоверной щедростью на-

крытого стола справедливости. За этот стол были

им приглашены люди, звери, птицы, деревья, звезды,

но даже и лук, и яблоки, и устрицы,

и картошка чув-

ствовали себя на этом столе не жертвами, а тоже по-

четными гостями, героями стихов.

Литературные и политические враги называли Не-

руду себялюбцем, упрекали его в двуличии, в хит-

рости.

Да, он любил самого себя и не скрывал этого, но

он любил себя только как часть огромной семьи че-

ловечества, к которой он ощущал сыновнюю и одно-

временно отцовскую принадлежность. Нет ничего стыд-

ного в том, когда большой поэт знает цену не толь-

ко другим, но и самому себе.

Двуличие, хитрость? Да, он был хитер, но не той

хитростью, которая ум дурака, а хитростью мудреца,

которая не каждого одаряет привилегией загляды-

вать в свою душу, ибо взгляды многих любопытст-

вующих недобры и завистливы.

Как в любом большом человеке, в нем не могло

быть двуличия, ибо у него было не два, а тысячи лиц.

Но эти тысячи лиц вовсе не являлись масками на

случай — они были естественной многогранностью

крупного характера.

Я помню его ребячливость, когда мы собирались

вместе читать стихи в Сантьяго. Он с сосредоточен-

ным видом спрашивал, как я буду одет.

— Ага, если ты будешь без галстука, я тоже,

а то я буду выглядеть бюрократом рядом с тобой.

Помню, как он читал свои стихи и переводы моих

стихов на испанский перед тысячами людей, среди

которых были Луис Корвалан и Сальвадор Альенде.

Голос у него был непропорционально тонкий для та-

кого грузного тела, даже чуть в нос. Читал Неруда

без какой-либо аффектации, заметно нараспев, и это

было бы, возможно, некрасиво, если бы не внутрен-

няя ритмическая сила, с которой он речитативом пел

стихи. В его чтении было что-то от мерных накатов

и откатов моря, и это покоряло.

Чилийцы, когда они встречали его на улицах в

его крошечной голубенькой кепочке, никогда не за-

стывали перед ним почтительно — они просто улыба-

лись, как улыбаются ребенку, и это было высшим

выражением народного, подлинного почета, ничего

«к Iцсго не имеющего с молитвенным идолопоклон-

ством.

Неруда воплотил в себе все лучшие качества,

Которыми обязан обладать не только любой большой

поэт, но и любой настоящий гражданин человечества.

Он был духовно аристократичен и одновременно был

демократом до мозга костей. Он был патриотом Чили