Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

мотал:

— Весьма благодарен. Польщен.

На что немедля получил до отвращения липкое!

— Нет, это я вам благодарен.

Альенде в тихом отчаянии предложил:

— Может быть, вам еще что-нибудь нравится

в моем кабинете? Скажем, вот это? — Он поспешно

снял со стола маленький мраморный бюст Сократа,

придавливающий информацию с грифом «Секретно»,—

кажется, этот великий грек был единственным, что

осталось в кабинете от

предыдущего президента, —

и протянул художнику.

Художник торопливо, как будто боясь, что у него

отнимут подарок, сунул Сократа в карман, так что

оттуда торчали лишь мраморные кудри философа,

одной рукой заграбастал патагонскую вышивку, дру-

гой снял портрет с мольберта.

— Я никому не доверяю держать свежие полотна.

Однажды мне чуть не смазали шведского короля, —

и, непрерывно прощаясь, удалился задом, открыв

дверь с помощью своего женского каблука. Голова,

застрявшая в щели двери, извинительно попросила:

— Можно, чтобы кто-нибудь помог с мольбертом

и красками?

— Конечно, конечно... — уже заметно нервничая,

заверил Альенде и учтиво, но твердо закрыл дверь,

едва не прищемив голову гостя.

Затем он сел за стол, нажал на кнопку. Вошел

помощник — милый, скромный человек без особых

примет, за исключением пиджака, отдувавшегося под

мышками от двух револьверов.

Альенде показал ему на остатки творчества евро-

пейского иллюзиониста:

— Уберите это... Если можно, то скорей... —

И, заметив недвусмысленно вспухшие подмышки, по-

морщился: — Я же говорил вам, чтобы вы прекратили

эту игру в бдительность. Вы похожи на голливудского

детектива.

Помощник, не моргнув, вынес это обидное замеча-

ние, убрал мольберт и краски и возник снова, не из-

менив содержания подмышек.

— Вас ждет американский корреспондент.

— К черту художников и корреспондентов,— про-

рычал президент, что с ним случалось крайне редко.

— Но вы же сами назначили ему это время,—

мягко напомнил помощник. — Интервью подписное,

так что искажения отпадают.

— Но не отпадают комментарии. Даже хорошее

мясо можно подать под вонючим соусом,— ворчал

Альенде.— Ладно, просите.

Американский корреспондент оказался молодым

крупным парнем в твидовом пиджаке с кожаными

налокотниками. После женских каблуков художни-

ка Альенде понравились пыльные альпинистские бо-

тинки американца.

Корреспондент заметил, что президент не в духе,

и,

не теряя времени, поставил на край стола порта-

тивный магнитофон, раскрыв блокнот с приготовлен-

ными вопросами.

— Как вы относитесь к известному афоризму:

«Любая власть разлагает. Абсолютная власть раз-

лагает абсолютно»?

— Горькая правда в нем есть,— сказал Альен-

де.— Во всяком случае, опровергающих примеров в

истории немного. Но все-таки они существуют. За ис-

ключением абсолютной власти. Абсолютная власть —

это унизительное недоверие к другим.

— По-вашему, политика — это вечная профес-

сия?— спросил корреспондент.

— Если вечная, это страшновато. Нет ничего не-

естественней такой профессии, как политика. Приро-

да создала людей землепашцами, рыбаками, плотни-

ками, учеными, чтобы они глубже проникали в тай-

ну природы. Даже .поэтами, чтобы они подслушива-

ли и воссоздавали музыку природы. Но вот Пабло

Неруда... Он поэт от бога, а вынужден заниматься

политикой. Почему? Потому что из подлого искусст-

ва разъединения людей политика должна наконец

стать искусством соединения. Только политика в

чистых руках может помочь исчезновению самой не-

обходимости политики-

Альенде подошел к окну, отдернул шторы и, уви-

дев, что демонстрация женщин, колотящих в каст-

рюли, все еще шумит, продолжал:

— Политика — это продолжение человеческих сла-

бостей. Сознательному человеку не надо, чтобы им уп-

равляли. Он никогда не употребит свою свободу про-

тив свободы других. Такие люди есть, но их мало.

А попробуйте дать свободу подлецу — и он немедлен-

но превратит ее в несвободу других, в насилие —

в эксплуатацию. Впрочем, подлецов тоже не так уж

много. Они просто лучше организованы, чем созна-

тельные люди. Основная часть человечества — это

несознательные и полусознательные массы, которые

не всегда понимают, как обращаться со свободой.

Их легко обмануть. А обманутый народ — это уже

не народ.

Корреспондент печально посмотрел на свои воп-

росы в блокноте — он знал, что такое латиноамери-

канские монологи. «Неужели он так действительно

думает, а не играет?» — мелькнуло у корреспонден-

та, и за невозможностью прямо спросить об этом

президента он задал вопрос сам себе: «А что думаю

я?» Но от самого себя ответа не получил.