Заявка в друзья
Шрифт:
– Это немецкий шпиц. Фурсик, – пояснила она на его удивленный взгляд.
– Имя глупое.
– Нормальное имя.
– А что с ним делать?
– Кормить, гулять и любить.
– А без него нельзя?
– Нельзя.
Между ночными дежурствами Олег выгуливал собачку, ждал вечерами жену с работы, привыкал к гражданской жизни. В незнакомом городе друзей он так и не заимел. Да и сам город ему чем-то не приглянулся. Жаркое лето изводило духотой, умеренные зимы – слякотью и промозглым холодом, пробирающим до костей. Люди казались недоброжелательными, скупыми на эмоции. Радовала близость к морю. Но добираться до побережья в километровых пробках было слишком утомительно, и весь отдых сводился к недельному пребыванию
От одиночества выручал Толик. Заваливался в любое время с бутылочкой беленькой, продуманной закуской с собственного огорода, и начинались застольные разговоры ни о чем, долгие воспоминания о службе, заслуженные попреки в адрес воровитой власти. Иногда долгими вечерами становилось тоскливо, особенно под мелко-моросящий заунывный дождь. Сразу вспоминались гайжунайские болотистые леса и тренировочные стрельбища по фанерным мишеням.
Счастье спокойной пенсии продлилось ровно до осени. В конце сентября сильно задождило, а в тот вечер Ирина почему-то ушла на работу без зонта, позабыв его в коридоре на обувнице. Фурсик, как назло, просился на прогулку, но за окном стеной стоял проливной дождь, и Олег специально для такого случая выставил в общий коридор собачий лоток с наполнителем. По телевизору шел любимый с детства отечественный боевик, пересмотренный сотню раз с ностальгией по юности. В конце месяца жена часто задерживалась, пересчитывала с напарницей аптечный киоск, искала недостачу. Олег не волновался, спокойно потягивал в кресле пиво, пытаясь ради интереса угадать, в каком настроении вернется жена, и удивился, когда на часах пропищал сигнал полночи. Он набрал ее номер, в ответ тишина…
Иногда случаются такие моменты, когда судьба встряхнет за грудки, стукнет головой о стену или швырнет с обрыва вниз. Тогда летишь камнем в пропасть, считаешь секунды до встречи с землей. И надо иметь желание жить, чтобы зацепиться за ничтожную былинку и карабкаться вверх по отвесной стене. Ира жить не хотела. Это он понял сразу, как только позволили навестить ее в онкологическом отделении городской больницы. Длительная операция ничего не дала, только подтвердила страшный диагноз.
– Хорошо, что ты вернулся домой, Олежек, – первым делом проговорила жена, очнувшись от наркоза. – Теперь мы вместе будем.
Он не стал уточнять, на каком именно дне из бесконечной вереницы остановилось ее время, но сразу понял, что дальнейшее существование сведется к ожиданию конца…
Весь его рабочий день с восьми утра до восьми вечера прошел на ногах. Не в первый раз пришлось отработать две смены, но от ночного дежурства он отказался. Глаза слипались от усталости, тянуло плечи, а кишки от голода заворачивались в узел. Под вечер навязчивой мелодией в голове повторялась одна фраза: «Синий цветочек, как синий платочек, что был на плечах дорогих…», а когда к словам добавилась музыка, ни о чем другом он думать уже не мог. Сознание, как испорченная патефонная игла, возвращалось на одну и ту же дорожку затасканной пластинки, и дверь квартиры Олег открыл в сильном раздражении с головной болью под радостный лай Фурсика.
Соскучившийся шпиц встретил хозяина щенячьим восторгом, кидался под ноги, юлил по кухне, подставлял куда ни попадя лапы и чуть не лишился роскошного хвоста, когда тот нечаянно попал под ножку стула. Весь день с ним гуляла соседская девочка Лиза. Расчесанный сотню раз до шерстяного блеска, затисканный в девичьих объятиях, довольный своей собачьей жизнью Фурсик следовал за хозяином по квартире и пытался что-то рассказать.
– Счастливый ты сегодня, я смотрю.
Суп Олег разогрел для себя, кусочек куриной грудки перепал четвероногому другу. В ответ слышалось благодарное рычание, а металлическая миска звякала по кафельному полу.
– Тише давай, а то соседи волноваться
Странным казался со стороны поздний ужин двух никому ненужных существ, словно по тургеневскому сценарию. Один любил разговаривать не спеша, делился новостями, другой сидел, прислонившись пушистой спиной к ноге любимого хозяина, высунув от удовольствия розовый язык, и внимательно слушал монотонную речь в ожидании добавки. Первый всегда грозился подыскать хорошие руки второму, а тот второй всякий раз с благородным снисхождением делал вид, что верит каждому слову, и незаметно подмигивал одним глазом, поддерживая беседу. Собака и человек. В своем схожем одиночестве они прекрасно дополняли друг друга, и если один зависел от другого напрямую, как низшее существо, сидя на предпоследней ступени эволюционной лестницы, то другой, имеющий превосходящую силу, способную свернуть на раз-два шейные позвонки, подсознательно считал собеседника равным себе и не гнушался его обществом.
В такие часы, полные идиллии и душевной гармонии, Фурсик нахрапом отвоевывал в ногах хозяина крошечный пятачок и, покружив немного на месте, приминая покрывало, сворачивался калачиком в кошачьей позе. Но сегодня Олега тянуло к ноутбуку, хотелось поскорее проверить почту.
Еще утром он пожалел о минутной слабости, пожалел, что обнаружил себя и отправил заявку малознакомой девушке, но больше всего пугал собственный интерес и заикание. После работы он специально прошелся до хлебного ларька с одной лишь целью: проверить на месте ли новая продавщица. И странным образом показалось ему женское горе, инцидент с наглым воровством среди бела дня прямо из-под носа, да и сам нос с красным, чуть вздернутым кончиком показался ему милым и вполне подобающим. Он почувствовал необычный душевный подъем, какую-то трепетную радость новизны и тех чувств, что за долгие годы успели позабыться. Что с этим делать, Олег не знал, но интуитивно желал продолжения, и, набравшись смелости, после ужина отправил коротенькое сообщение: «Привет. Как дела?» в надежде получить ответ. Ответ не пришел.
На следующий день, явившись на работу в мрачном настроении, Кравцов получил вызов к руководству. Директором фитнес-центра был молодой, но уже переполненный всевозможными идеями развития бизнеса, тридцатилетний армянин по имени Рубен, но весь персонал от уборщицы до бухгалтера за глаза звал его Рубенчиком.
– Проходи, садись, располагайся. Будь как дома, дорогой Олег… Олег…
– Олег Петрович.
В меру упитанный Рубен обладал низким ростом, пышной курчавой шевелюрой и просиживал в кабинете целый день, играя с компьютером в покер.
– Может, чай, кофе, Олег Петрович? – суетился директор возле работника, преданно заглядывая в глаза.
– У меня начало тренировки через пять минут, – напомнил тот.
– Ничего, ничего, Олег Петрович, дорогой, начнут и без тебя.
Рубен, всегда очень чисто говоривший на русском языке, редко срывался на едва уловимый ереванский акцент, но сейчас в произношении каждого слова слышалось безапелляционное подтверждение всей его непростой родословной. «Волнуется почему-то», – подумал Олег и напрягся еще больше, терять работу ему не хотелось.
– Нажаловался кто-то?
– Почему сразу так говоришь? – Рубен прищелкнул языком на манер аванского лудильщика. – Никто не жаловался! Чай будешь?
– Нет, не хочу, спасибо. – Олег заерзал на стуле.
– Тут такое дело. – Директор уселся в глубокое кресло напротив, руки сцепил на животе. – Соседи наши подвальчик продают. Замахнулись на супермаркет секонд-хенда из Канады, но что-то там не срослось. Дело не в этом… Хочу там бойцовский клуб открыть. Как вам, Олег Петрович, такая идея? – Русский язык, наконец, одержал победу, и ереванские нотки напрочь исчезли из кривляний Рубенчика. Тон сделался ровный, деловой, глаза сузились в одну щель, на переносице заломилась глубокая складка, подчеркивая орлиный нос с горбинкой.