Заявка в друзья
Шрифт:
– И что теперь? – Ирина побледнела.
– Да ничего, – хохотнула командирская жена. – Везучая ты, дура! Такой мужик редко попадается…
Но Ира никак не могла считать везением то, что зачастую доставляло болезненные ощущения, а еще постоянную тревогу нежеланной беременности. И тут же на кухне научили ее мастерству разведения в точных пропорциях квасцов и премудрости спринцевания кружкой Эсмарха, что висела в общей душевой на отдельном крючке подальше от детских рук. Еще без всяких церемоний, используя в качестве наглядных средств огурец с помидорами, офицерские жены демонстративно объяснили, как мужнин недостаток превратить в орудие наслаждения. Со временем Ира научилась пользоваться советами на практике, и постепенно супружеская жизнь
– Не станешь ты, Ирка, городской, – подшучивал Олег. – Так и будет сидеть в тебе деревня до конца жизни.
Она не обижалась, притворяться не умела. Раз вросла корнями в суглинистый чернозем, к чему отпираться.
После развала страны наступила затяжная неопределенность. Через время российские войска из Прибалтики вывели. Все ожидали нового назначения. Когда заговорили о Чечне, Ирина вдруг испугалась, взъерепенилась и после долгого полуночного разговора, в котором он так и не смог одержать победу, вместе с сыном вернулась домой в деревню, к чернозему и парниковым тепличкам с огурцами, как они и мечтали на узкой полуторке, но только в гордом одиночестве. Потекли годы полувдовьей жизни – вроде замужем, а мужа рядом нет.
Свои редкие отпуска Олег мог пересчитать по пальцам, а письма писать не любил, только отсылал раз в месяц телеграмму: жив-здоров, и то хорошо. Каждый раз сваливался, как снег на голову, без предупреждения и примерных дат. Выхватывал из цепких рук кассира заветный билет на первый проходящий, на плацкартную жесткую полку, и счастливый, с дурацкой улыбкой до ушей, со скудными гостинцами времен развала огромной страны вваливался в холодные сенцы со словами: «Ну что, не ждали?».
И хоть страсть его с каждым приездом не угасала, а чувствовала Ира – передержала ее судьба, перекисла она, молодая да недолюбленная, дрожжевым тестом, но в родительском доме вольностей себе не позволяла, на чужих мужиков не заглядывалась. Мать мудрым выстраданным сердцем угадала настроение дочери и как-то не к разговору, когда за окном сыпал пушистый снег, доверительно изрекла:
– Эх, Ирка, смирись с бабьей долей. Хрен на хрен менять, только время терять. Опять-таки сын у вас…
Она смерилась и терпела.
Возможность переехать на последнее место службы представилась как раз в неспокойное время кавказского конфликта, но жена приняла известие насторожено. Олегу весь отпуск пришлось уговаривать ее воссоединить семью, разменивая самый главный козырь – сына. Егор, вытянувшись в одно лето в кособокую сажень и повзрослев незаметно материнскому глазу, после восьмого класса заскучал по отцу привокзальной дворнягой. Ира примечала, как сын каждый вечер прислушивался к телевизору, если передавали новости из мест боевых действий, как ждал редких телеграмм и в любую погоду после уроков бежал на почту, а возвращался расстроенный с пустыми руками. Такая мужская солидарность не предвещала ничего хорошего. Все замечания, просьбы, уговоры проносились мимо ушей, разбивались о стену подросткового упрямства. С каждым днем мать все больше теряла в глазах сына безупречный авторитет и никак не могла смириться с половым созреванием ребенка, которому отдала пятнадцать лет жизни, и теперь в благодарность получала хамовитую грубость. Повседневная фраза «обедать будешь?» часто зависала в тишине без ответа. Сын требовал отца, настаивал на мужском подражании, и противостояние только усложняло такой простой семейный конфликт: замена материнского воспитания, как изжившего себя фактора, на отцовское – более приемлемое для ребенка мужского пола.
В тот последний раз неожиданному появлению мужа она даже обрадовалась, но вечером за ужином прозвучало «Буйнакск», и настроение испортилось. Олег ничего не скрывал, глупо улыбался
Как-то раз на общей кухне жена замполита с перекошенным от ужаса лицом сообщила о подрыве блокпоста, и она не выдержала, сорвалась. Семейное счастье дало трещину, глубокую с невидимыми на первый взгляд извилинами, но Олег заметил, как у Ирины временами подергивался подбородок.
По совету Толика в ближайший отпуск он перевез семью в Краснодар. Так было спокойнее всем. Теперь жену и сына видел лишь на фотографии, вырывался на пару дней в краткосрочный отпуск и один раз в году все вместе отдыхали на море, до которого добирались два часа на маршрутном такси. Собственной машиной он так и не обзавелся, зато сын после поступления в институт прошел обучение в автошколе и успешно сдал экзамены на права. Ирина как-то легко и без особых проволочек вписалась в ритм незнакомого города, устроилась продавцом в аптечную сеть, расцвела, похорошела.
В редкие приезды он замечал за женой удивительные метаморфозы. Ира по всем параметрам до красавицы не дотягивала, выходило что-то среднее между интеллигентной провинциалкой и деревенским фельдшером. В пору бабьего лета угловые формы округлились, черты лица стали миловиднее, и вечно перетянутый на голове хвостик чудесным образом перевоплотился в мягкие локоны, которые усердно завивались по утрам плойкой. В спальне на комоде появились разноцветные флаконы духов, завелась пухлая косметичка и яркая линейка губной помады. В шкафу висела светло-коричневая норковая шуба и пара комплектов кружевного белья. Тогда он подумал, что смена гарнизонного жилья на собственную квартиру пошла жене на пользу.
– Почему глазки не накрасила? – спросил однажды перед выходом в театр.
И она ничего не ответила, только резкой конвульсией дернулась щека. Больше вопросов Олег не задавал, а приезжая домой на побывку, привозил в качестве подарков израильские крема, восточные духи, один раз досталась ему контрабандой ажурная пакистанская шкатулка из сандалового дерева. Ирина два дня радовалась удивительному подарку, не выпускала из рук, принюхивалась и терялась в желаниях, что в нее положить.
– Никогда не замечал у тебя тягу к безделушкам.
Это был не упрек, а скорее ирония, но жена отреагировала резко и с подтекстом.
– А что ты вообще замечал?
Он увидел мимолетный испуг, последовавший за неосторожными словами, но не придал значения. Не почувствовал и перемену в супружеских отношениях. Каждый раз та страсть, с которой он набрасывался на ее тело, ослепляла, прибивала к земле, не давая глотнуть свежего воздуха, жестко сдавливала ребра и била под дых. В такие моменты Ирочка старалась не импровизировать, в точности следовала желаниям мужа, позабыв про личный интерес, отдавалась на волю инстинктам. Но с каждым разом ласки его становились грубее, примитивнее, отдавали каким-то пережитком, а неприличные просьбы приводили Ирину в ступор. Их брак так и не развился, остался где-то позади на жесткой койке студенческого общежития. В своих фантазиях он хотел ее по-всякому, до неприличия пошло, а на деле выходило как всегда. Через неделю отпуск заканчивался, Олег отбывал на место службы, а Ира с облегчением выдыхала до боли в легких.
Только выйдя на заслуженную пенсию, он почувствовал ее холодность. Жена что-то скрывала, вздрагивала от каждого вопроса, часто задерживалась на работе и уже не казалась такой счастливой как раньше. Сын без долгих объяснений вдруг захотел жить отдельно и в один прекрасный день привел для знакомства с родителями смущенную юную особу. Возражений не нашлось. Как-никак Егору исполнилось двадцать пять лет, пора и собственной семьей обзаводиться.
Через неделю Ира принесла в теплом шарфе коричневого щенка.