Здесь и теперь
Шрифт:
Я сидел по другую сторону стола, старался не смотреть на Анатолия Александровича, не подгонять его взглядом, думал: «Почему сегодня в палате, когда все-таки попытался помочь матери, воскресить движение в её руке и ноге, ничего не вышло? Ровно ничего. Наверное, нужно было воздействовать на мозг, там, где прорвался сосуд, — запоздало сообразил я. — Но как воздействовать?»
Наконец Анатолий Александрович положил трубку, вырвал листок из блокнота, написал адреса двух аптек.
— Смотрите,
— Спасибо. — Я направился к дверям кабинета.
— Стойте! Возьмите рецепты!
…Обратно в больницу я доехал лишь в пятом часу. Метель кончилась. Над Москвой открылось по–весеннему голубое небо.
Вбежал в палату, склонился над матерью.
— Как ты здесь? Достал лекарства, замечательные…
Здоровой рукой обняла мою голову, судорожно прижала к себе, к мокрой от слез щеке.
— Мама, ты чего?
Она силилась что-то сказать. Я ничего не понимал. Тогда она сделала левой рукой жест, будто пишет.
Выхватил из кармана записную книжку, открыл на чистой странице, сунул в пальцы авторучку.
Большие, скачущие буквы заполнили весь листок —
БЬЮТ
БОЛЬНО
РУГАЮТСЯ
БОЮСЬ ОСТАТЬСЯ
В первую секунду, когда я прочёл, осознал смысл написанного, решил, что у неё помрачение ума… Повернулся к старухе, лежащей у стены.
— Разве здесь бьют?! — спросил я громко, чтоб слышала мать.
Но ответила не эта беленькая, испуганно глядящая выцветшими голубыми глазками старушка.
— А ты не знал, что ли, куда мать родную привёз? — ответила чернявая, цыганистая, лежавшая ближе к двери.
— Как укол али мокрое тащить, что нянька, что медсестра, и ударят, и обзовут, мол, скорей ворочайся, сволочь старая… Креста на них нет. Я тут одна встаю, так воды ей два раза давала. Мычит — пить хочет. А кто принесёт? Ты ей ещё дай: у ней губы спеклись. А лучше соку бы какого — сочка не привёз? Я б тоже попила… Ко мне ездить-то некому.
— Мама, пить хочешь?
Она заморгала мокрыми ресницами, кивнула.
Графина с кипячёной водой не было, я взял с тумбочки гранёный стакан с остатками кефира, отмыл его под краном умывальника, налил воды, некоторое время подержал между ладоней, чтоб она хоть чуть согрелась, и поднёс матери.
Она пила жадно, до дна.
— Мама, я никуда не ухожу, скоро вернусь.
С записной книжкой в руках я вышел из палаты, прошёл по коридору к посту дежурной сестры.
— Где врач?
— В ординаторской. Если уже не ушёл, — ответила она, не поднимая головы от книжки.
Я бросился к двери с надписью «Ординаторская», открыл. Тот самый врач, который утром советовал достать лекарства, как раз стаскивал с себя белый халат.
— А! Добрый вечер! Удалось? — приветливо спросил он. — Я сейчас дам распоряжение сестре.
— Что это значит? — я поднёс к его глазам раскрытую записную книжку.
Тот внимательно рассмотрел каракули, перевёл взгляд на меня.
— Психическое. Проще говоря — бред.
— Вы уверены? Я хочу немедленно перевести маму в другую больницу. Или забрать домой.
— Ну что вы?! Зачем так нервничать? Тем более — её нельзя транспортировать. — Врач потянулся в шкаф, чтоб снять пальто.
— А бить человека, да ещё беспомощного, можно? Имейте в виду — есть свидетели.
Врач бросил на диван пальто, шагнул ко мне.
— Я вас очень понимаю. Но вы же знаете: не хватает персонала, нянечек, сестёр. Всякое бывает. Мы сейчас отыщем санитарку, поговорим с сестрой. Кстати, чтоб не терять времени, давайте лекарства, пока не ушёл, сам сделаю укол…
— Отдайте мне маму. Я хочу её отсюда забрать.
— Видите ли, наша задача — вылечить маму. А мы, повторяю, теряем время. Давайте лекарства. Все ваши претензии я передам зам. главного врача по лечебной части, как раз буду идти мимо административного корпуса, договорились?
Я вытащил из карманов коробки с лекарствами, отдал.
— Между нами говоря, — тихо добавил врач, — виноваты не мы, а вся эта система…
— Советская власть, что ли?
Тот ничего не ответил, снова стал надевать халат. Потом сказал:
— Мой вам совет. Мы сейчас найдём санитарку — дайте ей денег. Медсестре тоже.
…Перед тем как сделать матери укол, врач приподнял одеяло, пощупал простыни. Они были насквозь мокрые. Он вызвал медсестру, велел отыскать санитарку, принести чистое белье и ещё две подушки.
Санитарка оказалась грузной, неторопливой бабой со щёлочками заплывших глаз. Вместе с медсестрой она, ворча, сменила матери постель. Врач сделал укол гамалона, оставил лекарства в тумбочке, написал подробное назначение.
— Что ей нужно привезти? — спросил я, пока тот не ушёл.
— Ничего. Разве что провёрнутый в мясорубке чернослив. Мед… И не забудьте сделать то, что я посоветовал.
— Но и вы не забудьте сказать там администрации. — Я чувствовал, что меня сломали, и добавил: — Я останусь здесь.
Врач вышел вслед за медсестрой.
— А я тоже мокрая, — сказала тихая беленькая старушка.
Санитарка посмотрела на неё с ненавистью и направилась с охапкой грязных простынь к двери.
Я стоял посреди палаты. Мать лежала на высоких подушках с закрытыми глазами. (Врач сказал, чтоб непременно лежала высоко, иначе может произойти отёк мозга.)
Третья старуха, чернявая, спросила: