Здесь, на краю земли
Шрифт:
— Шевелись! — крикнул я. Один из них зашел мне за спину, а другой замахнулся широко и торжественно.
Я выбил у него меч ударом ноги и тут же, пригнувшись, услышал, как меч второго прошелестел у меня над головой.
— Стоп, — сказал я. — Как был ты, Хач, дровосеком, так и остался. — Я Анч, господин, — невозмутимо ответил тот и шмыгнул носом.
— Пока ты не усвоил, что противник не елка, плевать мне, как там тебя зовут. Вы ни на что не годитесь сегодня. Флум, Барг Длинный, присоединяйтесь. Да не лезьте кучей, дайте друг другу развернуться.
И вдруг откуда-то
— Не может быть, — сказал я. — К нам гости. Мечи в ножны, ребята. Пятеро всадников в черном стремительно влетели в ворота. Посланника я угадал сразу — горделивого всадника на танцующем длинноногом коне. Остальные, в намокших плащах и низко надвинутых капюшонах больше смахивали на нахохленных ворон. Посланник легко соскочил с седла и направился ко мне стремительно и деловито. Мокрые вороны тоже спешились и остановились поодаль, придерживая лошадей.
— Алек, посланник его величества короля Йорума, — отрекомендовался он, откидывая капюшон, словно забрало. У него было белоснежное, точно фарфоровое, лицо, великолепная вороная шевелюра и сумрачные сине-черные глаза. — Я говорю с князем Даном? — осведомился он.
— С ним, — отозвался я.
Он коротко тряхнул влажной гривой и распахнул плащ. Тускло блеснула кольчуга, тончайшая, несомненно, флангерской работы и, несомненно, серебряная. Из кожаного футляра на груди он аккуратно извлек свиток с лиловой королевской печатью и молча протянул мне.
Как и следовало ожидать, это был приказ немедленно прибыть в столицу. Дождь набросился на алые королевские чернила, но прежде, чем они расплылись, успел я прочесть что-то о недозволенном строительстве и об учинившем это строительство чужестранце по имени Перегрин, которого король желает видеть в столице вместе со мной.
— Мне поручено сопровождать тебя и твоего приятеля, — сказал посланник, скользя небрежным взором по верхней галерее. — Мы должны выехать не позднее завтрашнего утра.
Он был молод, но уже твердо усвоил, что посланник должен быть надменным, бесстрастным и говорить всем «ты». И не было на ослепительном фарфоровом лице ни тени сомнения в том, что завтра утром, а может быть, даже прямо сейчас я быстро соберу вещи и, прихватив с собой чужестранца по имени Перегрин, безропотно отправлюсь в путь. Два всадника чуть впереди, два — чуть позади, а во главе кавалькады — он, Королевский Посланник, где же ему еще быть, как не во главе. Он стоял, вскинув острый подбородок и, казалось, все тянулся вверх, будто не хватало ему его роста. А был он почти с меня, ладный, складный и безукоризненный — не посланник, а образец посланника, этакая мокрая статуэтка.
— Слушай, Алек, — произнес я. — А какое у тебя прозвище?
— Прозвище? — холодно переспросил он.
— Должен же ты знать, как тебя зовут за глаза. Красавчик? — Я склонил голову к плечу. — Нет, скорее, Куколка.
Он глянул на меня в упор, будто только сейчас заметил.
— Мордашка, — выговорил я с нежностью. Солдаты похабно заржали. Взгляд Посланника сделался ледяным. Он еще выше вздернул подбородок и сказал: — Охотно сразился бы с тобой,
— Да, действительно, очень жаль, — посочувствовал я. Затем взял уже окончательно потерявшую всякий вид королевскую бумагу за верхний край и неторопливо разорвал надвое.
— Ух ты! — выдохнули разом Анч и Хач.
Алек приподнял бровь. Его люди потянули из ножен мечи, но он остановил их быстрым повелительным движением ладони.
— На твоем месте я не стал бы навлекать на себя гнев его величества. Рано или поздно ты все равно будешь доставлен в столицу. И тогда, клянусь, тебе будет не до шуток.
Я смерил его взглядом, от макушки до мягких новеньких сапожек и раскатисто, чтобы слышали все, сказал:
— Уж не ты ли меня туда доставишь, трус, крыса дворцовая?
Он сузил глаза и процедил:
— Мне известно, князь, что ты с некоторых пор не в себе. А слова умалишенных меня не задевают.
Неверный ход. Теперь оскорбленным считался я. И я выхватил меч. Солдаты восприняли это как команду. Никак не ожидал от них такого понимания. Такого остервенения, впрочем, я тоже не ожидал. Они ринулись на свиту посланника, как на давних смертельных врагов. Сразу всей толпой и сразу позабыв все, чему я их учил. Черные плащи мгновенно встали спина к спине, ощетинились мечами, толпа с воплями набежала на них, и больше я уже ничего не видел, кроме посланника и узкого светлого клинка в его руке.
Алек оказался увертливый и гибкий, как змей. Два первых моих удара пришлись в пустоту, третий отсек лоскут черного плаща. Поддавшись на обманное движение, я чуть не пропустил быстрый ответный выпад. Посланник гортанно крикнул, и на меня градом посыпались столичные фехтовальные изыски. Едва успевая подставлять свой клинок, я пятился к стене, пока не уперся в нее лопатками. Посланник вильнул куда-то вбок, и не успел я понять, что случилось, как меч его коротко черкнул меня по лицу от виска до подбородка.
— Это за Мордашку, — пояснил он.
Я ударил с такой яростью, что вполне мог бы разрубить его пополам. Но непостижимым образом Алек из-под удара выскользнул и снова черкнул меня по щеке.
— За крысу дворцовую! — Он бесшумно отскочил, рванул застежку на плече и отшвырнул плащ. — А теперь по-настоящему.
После этого я опомнился только в гулкой арке ворот. Алек с молодецкими возгласами теснил меня дальше, на дорогу. Почувствовав за спиной равнину, я забыл на мгновение про своего противника и бросился вперед, сквозь него, с единственным желанием оказаться снова во дворе. И не выдержав натиска, он заметался, увертываясь и отступая. Я прогнал его по двору, и под стеной главной башни исхитрился выбить у него меч. Он прыгнул за ним и рухнул плашмя, не дотянувшись совсем немного. Не теряя времени, я пинком перевернул его и с размаху наступил на серебряную кольчужную грудь. Он тихо охнул. Задержав острие меча у его горла, я ждал традиционной просьбы о пощаде. Но он точно воды в рот набрал, отчаянно уставясь на меня сквозь слипшиеся волосы. Я медлил. Он судорожно глотнул и выдавил сквозь зубы: