Здесь, на краю земли
Шрифт:
— Зунта? Почему?
Он смущенно опустил голову и сказал, что так зовут одну девушку, которая живет очень далеко отсюда, во Флангере, а почему он назвал башню в ее честь, он не знает.
— Ясно, — сказал я. — Хорошенькая?
Вместо ответа он выудил из кармана мелок и быстрыми движениями набросал на темной плите пола тонкий острый профиль.
— Ничего, — одобрил я. — И ловко же ты рисуешь, однако.
— Кажется, с закрытыми глазами мог бы ее нарисовать, — ответил он тихо. — А она меня и не помнит, наверное.
— Все может быть,
— Правда? — просиял Перегрин.
Я рассказал, что была она служанкой в замке моего отца, и что я уже не помню, как там у нас все приключилось в первый раз. Смешная была тетка — огромная, мягкая, и всегда забавно так, плотоядно урчала, когда я в нее зарывался.
Перегрина покоробило.
— А потом стервец Алмир, мой драгоценный братец, как-то о нас пронюхал, и однажды принялся высмеивать меня при всех. Был какой-то праздник, гостей видимо-невидимо. Нас едва разняли. До сих пор жалею, что не задушил его в тот раз.
Внезапно факел на стене затрещал, догорая, и погас. Я ухватился за Перегрина. «Не бойтесь,» — шепнул он.
— Я не боюсь никого. Никого из людей, — громко сказал я. — Но сидеть здесь, как в могиле…
— Руку пустите, больно.
Я отпустил его, и мы некоторое время сидели в темноте и тишине, а потом я не выдержал и попросил его не молчать.
— Рассказывай что угодно. О странствиях своих, об учителе… как его… О Зунте, если хочешь. Или лучше скажи — этот саркофаг не мне ли предназначен? — Нет, — ответил Перегрин. — Мне.
Я повернулся к нему, но лица не увидел.
— В конце жизни каждый мастер должен вернуться в свой первый замок. Мастер Гэдан вернется в Черный Храм. Я вернусь сюда. Круг должен замкнуться. Таков закон. — Он тихо рассмеялся в ответ на мое растерянное молчание и добавил: — Но это будет не скоро. Мастера обычно живут очень долго. Неожиданно я начал все явственней различать в темноте Перегрина, стену и профиль Зунты на полу. Мне показалось, что светает. Оглядевшись, я не обнаружил ни окна, ни дыры в потолке — ничего, откуда утренний свет мог бы исходить. Словно бы светились сами стены — и светились все ярче.
— Это еще что? — ошеломленно спросил я.
— Вы же сами сказали, что вам не нравится могильная темнота, — ликующе отвечал Перегрин. — Так вот вам!
Свет уже вошел в полную мощь. Стены сияли холодным перламутром, точно так же, как сиял когда-то чертеж замка.
— Ты и после этого будешь утверждать, что ты не колдун? — спросил я ехидно.
— А я тут не при чем! — воскликнул Перегрин и, вскочив, запрыгал вдоль стен, как заяц. — Вы скажите что-нибудь замку, а то он обидится. Что так смотрите? Поблагодарите хотя бы.
— Спасибо, — промолвил я в пространство и глупо улыбнулся.
Когда мы вышли, оказалось, что на улице действительно уже светает. Мало того, посреди двора стояли повозки с кирпичом, а возле них — Анч и Хач. Увидев нас, они подошли и, толкая
— Это мы виноваты, — сказал один.
— Только мы, — поддакнул другой.
И они наперебой принялись рассказывать о каком-то удивительном пиве, которое варят только у них в деревне и которое все должны непременно попробовать, а попробовав такое пиво, от него уже ведь не оторвешься, это любой скажет. А уж они-то, Анч и Хач, лучше других знают, что употреблять сей божественный напиток нужно не спеша.
— Мы сказали всем, что отвечать перед вами будем только мы, — сказал первый.
— Потому что это мы никого не отпустили, — закончил второй и напрягся, ожидая удара.
— Убирайтесь с глаз моих, — велел я, и счастливые братья тяжелой рысью понеслись прочь.
Начиналось утро. Я окинул взглядом строительные леса и рваные контуры незаконченных стен, и подумал, что я его непременно построю, мой замок, и будет он действительно невиданным — прекрасным и грозным, и тогда для меня ничего уже не будет по-прежнему.
Осень и зима промелькнули, не оставив в памяти никаких событий. Единственное, что я запомнил — стены, выраставшие не по дням, а по часам, и свое недоверчивое удивление по этому поводу. Казалось, замок рос сам собой. Люди немного помогали ему, и только. «Вы правы, — улыбнулся Перегрин, когда я сказал ему об этом. — На самом деле, строить замки очень легко, если им при этом не мешать.»
Весной, когда со дня нашего с Перегрином знакомства прошло чуть больше года, он сообщил мне, что все почти готово. По его словам, не хватало лишь одной детали — недостающего звена. Он не знал, какой именно, но надеялся, что в скором времени все разъяснится.
Время шло. Перегрин привозил из деревни все новые резные штуковины, лазал с ними по замку и, никуда не приспособив, в конце концов сжигал в камине. Становился все задумчивее и мрачнее, а на мои вопросы только молча дергал плечом.
— Я уже все перепробовал, — признался он однажды, когда я в очередной раз застал его у камина. — Ума не приложу, чего может не хватать. Разве что нематериального чего-нибудь… Надо еще подумать. Вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Я постараюсь побыстрее.
Я не торопил его, но беспокойство мое росло день ото дня. В округе только и судачили о том, что некий юный колдун строит для князя Дана новый замок, и было ясно, что слухи эти давно достигли столицы. Гости могли нагрянуть в любую минуту, и я усиленно готовил ко встрече с ними свое обленившееся за зиму войско.
В то утро все было как обычно. Мелкий дождь вяло поливал белые плиты двора и заспанных парней, стоящих полукругом. Передо мной с тяжелыми мечами в руках переминались Анч и Хач. Я всегда считал их лучшими — против них двоих мне требовалась чуть ли не вся моя ловкость. Но сегодня были они какие-то вялые и бестолковые.