Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)
Шрифт:
Сдав на «отлично» весеннюю сессию, Абдулла приехал в Мингбулак.
Гюльчехра все еще носила траур по матери. Но жизнь брала свое: девушка еще больше похорошела, расцвела.
Они до полуночи прогуливались по своим старым местам. Абдулла говорил о Ленинграде, Гюльчехра рассказывала о своей работе в библиотеке, о том, как, приехав в Ташкент, благополучно сдала экзамены. Видно было, что она бесконечно рада приезду Абдуллы. Девушка этого не скрывала. Когда они сидели на полянке в яблоневом саду, она тихо промолвила:
— Я устала тебя ждать. Вчера вечером, перед твоим приездом, везде побывала: и у плотины, и в ивовой роще, и у родника…
— Ну
Потом объявил, что соскучился по бабушке, — и на вокзал!
Они рассмеялись.
— Прошел год, — сказала Гюльчехра. — Была бы жива моя мама, мы бы сейчас сидели в каком-нибудь театре в Ташкенте.
— Конечно, я бы тогда не поехал в Ленинград.
Абдулла произнес это, но сам не поверил своим словам.
— Ты и вправду бы не поехал?
— Да. Не веришь?
Абдулла посмотрел на нее и тут же отвел глаза в сторону.
— Нет. Верю. Ты очень хороший.
Абдулла смутился еще больше. Однако тут же попытался взять себя в руки.
— А если бы я уехал, это было бы очень плохо? — тихо спросил он.
— Наверно, нет, — после паузы ответила девушка, а потом добавила: — Человек делает как ему надо. Ведь ты же не обиделся на меня, когда я сказала, что не поеду в Ташкент? Ведь верно? Не обиделся?!
— Верно, — обрадовался Абдулла. — Почему я должен был обидеться? Я… я нисколько на тебя не обижаюсь.
— И я тоже…
Потом Абдулла проводил ее домой.
И еще через год приехал Абдулла на каникулы в Мингбулак, а потом снова надо было ждать год, и снова он приехал. Обычно он проводил день или два дома, в Ташкенте, а затем отправлялся в Коканд. Шаходат-хола не знала, что и думать о такой привязанности внука к бабушке. В душе она не очень верила этому: не могла забыть, как вел себя на вокзале Абдулла, когда в первый раз уезжал в Ленинград. Проводить сына собрался и отец. Шаходат-хола говорила ему: лежи дома, зачем тебе мучиться, но муж не согласился с ней. Абдулла же молчал. А на вокзале он раньше всех уезжавших забрался в вагон. Когда поезд тронулся, он выглянул из окна, махнул рукой пару раз и исчез из виду. Матери стало не по себе. Она кляла себя за то, что согласилась отпустить Абдуллу. «Теперь он совсем от рук отобьется, — подумала она. — Нет, не мягкое у него сердце. Похоже, мы с мужем не так уж хорошо знаем своего ребенка».
— Твой сын стал совсем взрослым, — сказал тогда Гафурджан-ака по дороге домой.
— А что?
— Я хотел было обнять его, а он отстранился.
— Он едет так далеко, один, вот и старается быть похожим на взрослого! — объяснила мужу Шаходат-хола, но легче ей от этого объяснения не стало.
Письма, которые Абдулла присылал родителям, были короткими, и писал он в основном о себе. Домом он почти не интересовался. «Похож на меня, — говорил Гафурджан-ака, читая письма сына. — Я тоже недолюбливал писать письма». Шаходат-хола только грустно улыбалась ему. Ей приходилось успокаивать себя словами: «Сын еще молод, еще не поздно» — и с нетерпением ждать следующего письма. Каждый приезд Абдуллы из Ленинграда был для нее и для Гафурджана-ака большим праздником. За день до этого Шаходат-хола покупала на базаре все самое лучшее и вкусное, полночи возилась у очага, а потом ставила все на стол. Абдулла принимал это как должное, аппетит у него был хороший, но уже за столом он начинал придумывать повод для поездки в Мингбулак.
Однажды Шаходат-хола не выдержала, спросила с упреком:
— Почему у тебя все разговоры к этому кишлаку сводятся? Что там тебя, одним медом кормят?
Абдулла попробовал отшутиться:
— Никак не могу тебе угодить: раньше ты меня метлой не могла туда прогнать, а теперь сам еду — и опять плохо!
— Нет, в самом деле… Твой бедный отец только и ждет, когда ты приедешь, а ты не успел поставить чемодан — и сразу за ворота. Сам подумай…
— Не говори так, мама, — Абдулла снова попытался обратить все в шутку. — Вот закончу институт, посажу вас обоих на супе — на мягких одеялах — и только и буду на вас смотреть. Никуда не поеду. Согласна на это?
— Согласна-то согласна, — отвечала Шаходат-хола, — но я ведь даже и расспросить как следует не успеваю, все ли у тебя хорошо…
— Все хорошо, мама, все в порядке. А будет еще лучше, — уверенно говорил Абдулла. — Человек, закончивший наш институт, будет зарабатывать большие деньги.
— Не думай об этом, сынок. Счастье не в деньгах. В другом…
Абдулла посмотрел на нее вопросительно, но не стал дожидаться продолжения.
— И другое будет, — сказал он. — Все будет. И денег будет много. А в доме мы сделаем ремонт. Капитальный. Кое-что перестроить надо. Вот ты не была в доме Турсунали-ака. Чего только у них нет, полная чаша! Зайдешь — уходить не хочется. Послушай, мама, ты говорила, у отца была очень хорошая работа. Почему же мы теперь живем так бедно, в доме только старые вещи?
— Видишь ли… Отец был занят работой, не думал об этом.
— А ты? Тоже не думала?
— Не знаю… Большой страсти к вещам у меня не было. Бабушка для нашего дома накупила больше, чем я.
— Знаю, — Абдулла покачал головой. — У меня будет по-другому. Я все сам куплю. Все, что нужно! А потом сделаю так, чтобы вы с отцом не знали забот, жили бы спокойно.
— Да сбудутся твои слова. Да исполнится сказанное тобой.
Так проговорила Шаходат-хола и после этого как будто немного успокоилась. Абдулла становится взрослым. Ну и что из того, что ему дома не сидится?! Мужчины все такие: один день дома, а сто — на улице. И Гафурджан был такой. Ждала его по вечерам, глаз не смыкала. Теперь поневоле домоседом стал. Она бы с радостью согласилась — пусть опять по вечерам задерживается, только бы выздоровел! Увидел бы лучшие дни своего сына. Что за несчастье эти болезни!
Шаходат-хола вышла на террасу к мужу. Он сидел, откинувшись на спинку стула. На коленях у него лежала нераскрытая книга.
— О чем призадумался? — спросила Шаходат-хола.
— Да есть о чем подумать… Например, о нашем сыне, — ответил Гафурджан-ака.
— А что случилось с нашим сыном?
— С нашим сыном ничего не случилось. Все в порядке… Он скоро закончит свой институт. Надо будет его женить. Хочется устроить хорошую свадьбу. А у нас такое положение… Надо бы сначала дом подновить…
— Значит, вот из-за чего голову себе ломаешь, — рассмеялась Шаходат-хола. — Только сейчас Абдулла об этом говорил.
— Ничего не пойму. О чем говорил?
— Абдулла сказал, что, как только начнет работать, первым долгом сделает ремонт, капитальный ремонт.
— Да неужели? — обрадовался Гафурджан-ака.
— Да, а потом он очень хвалил дом Турсунали. Обещал, что наше жилище будет не хуже. А потом он нас обидел…
— Обидел? Как это понять?
— Он спросил меня: почему, если отец много зарабатывал, у нас нет никаких запасов, никаких приобретений по дому?