Зеркала и галактики

Ворон Елена

– За ним охотились, – возразил Сильвер. – Но навигатор с супругой укрылись на «Илайне»; а после катастрофы он сошел с ума и стал не опасен.

– Думаешь? – усомнился Мэй, усиленно переваривавший массу новых неожиданных сведений. – Так-таки не опасен?

– Его допрашивали… – По-моему, Юна-Вэл чуть не ляпнула «при мне», но вовремя спохватилась. – Допрашивали долго и жестко. Он не помнил… в смысле, не желал помнить ни Остров Сокровищ, ни Бена Гана. Поэтому его не стали убивать. Гуманисты, – добавила она с издевкой.

Мистер Смоллет рассматривал «бывшего навигатора», как будто пытался взглядом проникнуть под биопласт. Он догадывается, что перед ним Юна-Вэл? Скорей всего. Надеюсь, беды

от этого уже не будет.

– Бен, как тебе повезло остаться здесь? – спросил Рейнборо.

Он сидел рядом с доктором Ливси; доктор то и дело заботливо прикладывал ладонь к сердцу пилота.

– Низкий поклон Джону Сильверу. – Бен Ган постучал краем банки по черным от пепла зубам. – Мы припозднились, и время поджимало. «Одиссей» готовился стартовать, а мы с Сильвером в Белых Скалах ковырялись. Там местные берут материал для скульптур, – пояснил он с недоброй усмешкой.

– Мы их видели, – заметил Хэндс.

– Помнишь разломы рядом? – повернулся к нему правитель города.

Хэндс кивнул.

– Глубокие как сволочь, – продолжал Бен Ган. – А мы опаздывали, и ну к глайдеру бегом. Меня и угораздило в разлом свалиться. Сильвер по эрэфке вызывает: «Как ты?» Я ему: «Спасибо, хреново». Копчик себе отбил и башку. «Веревку, – прошу, – кидай». Нам торопиться надо, корабль ждать не будет. Ладно. Он веревку кинул. Я за ремень зацепил, командую: «Поехали!» Он тянет, я ползу. По белому камню, из которого миллионы скульптур можно наваять, дай Чистильщикам волю. И вдруг чертов ремень расстегнулся. Шарк – и из штанов выскользнул, а я кувырк вниз. На совесть приложился. Лежу, смотрю в небо. Синее, с переплясами искр, а к нему белые стены разлома тянутся – высоко-высоко. Сильвер опять вызывает: «Как ты?» Я ему: «Еще хреновей. Давай все сызнова». На часы гляжу – мама родная! Чутка проваландаемся – и точно домой не успеть. «Джон, – кричу, – спускай веревку». Он мне по эрэфке: «Ты корабль вызывал?» На кой ляд корабль? Он не поможет. «Нет, – отвечаю, – на борту не в курсах». Сказал – и понял, что зря. Потому что на границе белого и синего является друг мой Сильвер. А в руке у него не веревка – станнер. – Бен Ган усмехнулся и повел рукой, в которой держал банку с тоником. Осторожно повел, боясь расплескать. – Меня вырубил – и в глайдер. Так и успел на борт, подлюган… Уму нерастяжимо: все ему нипочем. И Чистильщики побрезговали, и от взрыва женулька уберегла.

– А как ты выбрался? – спросил Мэй.

– Там черта выберешься. Местные пришли за камнем – они и вытянули. – Бен Ган поморщился и запил неприятное воспоминание большим глотком тоника.

– Ты знал это? – спросил Хэндс у Сильвера.

– Нет.

Разумеется, Юне-Вэл муж не признался.

– И что ты стал делать дальше? – поинтересовался Рейнборо у Бена Гана.

– Жить, – вздохнул правитель города. – Перво-наперво двинул туда, где «Одиссей» стоял. Долго шел… В джунглях всегда найдется, что похавать. Вопрос питания отменно продуман; пепла – завались. На плато меня глайдер ждал. В нем снаряжение, оружие, еда. Я, по идее, был покойник, а ребята надеялись, что доберусь и отыщу это добро. Жаль их… – Бен Ган помолчал, цедя тоник. – Видели на плато мои письма?

– Любовались, – подтвердил Мэй. – Чесали репу: куда нас зовут? То ли в Рим, то ли ром пить.

– Плато проклятущее ум отшибает. Я там долго вошкался, камни возил, раскладывал, имена царапал. Крыша-то и поехала. Быстрей, чем я закончил. Иначе другое б написал, вроде «Люди, уносите ноги сразу». И объяснил бы про Чистильщиков. Хотя они, наверное, меня под контролем держали… придерживали, чтоб не зарывался. В общем, простите – невнятен я был.

– Прощаю, – серьезно сказал Рейнборо.

– Прощаю, – шепнул мистер Смоллет, которому опять стало худо. Лисовин положил ладонь ему на плечо, и капитан его не погнал.

Бен Ган прищурился.

– Так это правда – что на вашем лисовине накарябано? Он и впрямь юнга?

– Да, – подтвердил Том среди повисшего молчания и невольно коснулся лица с выжженным иероглифом. – Ну и что с того?

– Помолчал бы! – свирепо обрушился на Бена Гана Сильвер. – Мало ли, какая сволочь чего накарябает.

– Да я молчу, – отозвался правитель города с усмешкой.

– Тебе говорили, – напомнил Тому Рейнборо, – что летать с юнгой – позор для RF-капитана. Ты все равно Алексу навязался. А теперь ему оправдываться на каждом углу.

Лисовин огорчился.

– Это сквайр перщику разболтал. А тот и рад издеваться. Мистер Смоллет, я не хотел вас подводить. Я же тогда не знал… И вообще меня взяли без оплаты, – добавил он, обращаясь к Бену Гану.

Тот недоверчиво поднял брови.

– Довольно, – рассердился наш капитан. – Вернемся на корабль – сделаем Тому новую маску. Шрамов не будет видно.

А ведь на лисовине – два иероглифа – разных. Один означает «юнга». А второй что значит?

– Кстати, Александр, нам не пора? – озабоченно спросил доктор Ливси.

– Пора будет, когда Крис даст «добро», – ответил за капитана Рейнборо. – «Испаньола» гоняет нам системы в глайдере, восстанавливает порушенное – иначе не долетим. Чис… тьфу! Эти гады нам знатную свинью подложили. Ума не приложу, как машина до сих пор не гробанулась.

– Крис молодец, – убежденно сказал Бен Ган. – Так по Чи… по небесам долбанул! Надеюсь, у них кишки полопались.

– Про себя расскажи, – попросил Мэй. – Что дальше было?

– Прилетел в Рим. Местечко – класс! – воскликнул Бег Ган с издевкой. – Два десятка жилых домов, прочее джунглями поросло. До кормежки рукой подать: прошел сотню метров, потрогал листья, пепла дождался – и жри от пуза. Местные, оглоеды, кормились с утра до ночи. В парке культурно, птички поют, скульптуры стоят, глаз радуют…

– Зачем их стали делать? – спросил мистер Смоллет. – Насколько я понимаю, до экипажей Флинта здесь тоже совершали жертвоприношения?

– Еще бы. Для того планетку и населили. Прихватили откуда-то тысчонку-другую-третью человек и тут сбросили. Радуйтесь, люди. Жратва бесплатно, дары драгоценные на маковку сыплются. В смысле, птицы треклятые бьются в истерике и перья сбрасывают. Извечная мечта лентяя: трепыхаться не надо, работать ни к чему, сиди, рот разинув, дожидайся, когда сокровища на башку упадут. Как до них местные охочи! Глотку перервут за идиотское перо. Будь оно трижды золотое или зеленое – все одно идиотское. От этих перьев ум застит. – Бен Ган постучал банкой по лбу. – Дураком становишься, одних перышек хочется да пепла на зуб. Да поглядеть на интересное, нервишки щекотнуть. Когда твой сосед, дрянью облитый, от боли заходится, а сверху хлещет это паскудство… Боги наверху расселись, тоже представление смотрят. А без них ни перьев не будет, ни зрелищ. Тем и пробавлялись: нет-нет, да и соберется толпа, выловит какого бедолагу – и на лобное место. Казнить. А после казни ощущают прилив вдохновения и начинают делать детей. Иначе бы и не рожали, и перемерли давно.

Мне вспомнилась наша с Сильвером версия, что от бережно хранимых перьев тупеют люди на Энглеланде. В сущности, Бен Ган сказал о том же.

– Откуда они берут клей? – спросил Рейнборо.

– Боги поставляют. – Бен Ган хищно оскалился. – Мы-то сами ничего сделать не можем – умишко не тот. Только и хватает его в Белых Скалах камень добывать. И то под чужим руководством.

– Кто руководит? – вскинулся Джон Сильвер.

– При мне – никто, – отрезал правитель города. – А до меня – и до Флинта – не знаю.