Зеркала и галактики
Шрифт:
«Предатель, – хладнокровно отозвался чужак и велел: – Теперь помолчи».
Я послушно молчал. Чистильщик восседал на крыше, полуприкрыв глаза; на морде виднелись лишь две узкие раскосые щелки. Чего он ждет?
Наверху полыхнуло. Белый огонь плеснул на полнеба, затем обрушился грохот, от которого ходуном заходили дома. Меня отшвырнуло от окна и бросило на пол. Студень спружинил, и я не переломал себе кости. Приподнявшись, я снова посмотрел на ту крышу. Голова Чистильщика спряталась внутрь, и гладкий холм его тела трепыхался, вздрагивали складки мантии.
«Испаньола» вдарила боевыми ракетами? Похоже на то. В ушах звенело, и я ничего не слышал, кроме этого звона.
Я поднялся на колени. Казалось, кругом не осталось ни единой живой души – только я да мистер Смоллет, прильнувший к стене. И Чистильщик на крыше. Оконные проемы опустели – ударной волной разметало всех. Птицы усыпали землю, точно сростки самоцветов. Многие лежали на телах неподвижных маньяков, две упали в белое пятно в центре перекрестка. От тела Хэндса все еще поднимался дымок.
Синее, с золотыми и розовыми искрами, небо было пусто – ни следа небесных гадостей. Лишь вздрагивал на крыше назвавший себя предателем Чистильщик.
Он начал крениться набок, и его мантия развернулась, разошлась спереди. Под ней была тьма – будто провал в иное измерение.
Чистильщик неудержимо заваливался. Край мантии свесился вниз, вздрагивая вместе с огромным телом. Мистер Смоллет прижал ладони к лицу и сгорбился, словно от страшной боли.
Черный холм опрокинулся. Тягуче перевалил через край крыши и ухнулся вниз. Оглохнув от взрыва, я не слышал, как он упал, но земля вздрогнула, и удар отдался в упругом студне домов. Складки мантии легли, разметавшись, прикрыв распластанные серые тела. Показалась верхушка головы, снова скрылась. По мантии прошла дрожь, и больше Чистильщик не шевелился.
Мистер Смоллет скорчился на полу, не отрывая рук от лица. Я тронул его за плечо. Надо было бежать, пока город не ожил.
– Мистер Смоллет! – Я сам себя не услышал, и он меня – тоже.
Встряхнув, я заставил его выпрямиться. Глаза у нашего капитана были погасшие, словно погибший Чистильщик унес с собой и его жизнь.
– Идемте скорей.
Ухватившись за край оконного проема, он поднялся и выглянул наружу. Не стоило ему глядеть на Чистильщика – однако мистер Смоллет и не смотрел на него, а что-то выискивал в небе. Вспомнилось: перед самой казнью там что-то мелькнуло, но я не успел рассмотреть.
На улице вяло шевелились контуженные маньяки. Я потянул мистера Смоллета к выходу. Он вырвался и крепко взял меня за руку, чтобы я не ушел один. Я бы и так не ушел. Но черт возьми, чего мы ждем?
С той самой крыши, которую облюбовал себе Чистильщик, вниз нырнул глайдер. Наш? Но кто же в кабине? Глайдер скользнул вдоль улицы, сделал круг над перекрестком, над дымящейся белой фигурой, и подлетел к нашему окну. Дверь салона сдвинулась вбок, приглашая войти. Мистер Смоллет махнул мне: дескать, двигай.
В оконном проеме мне было не выпрямиться; я так и шагнул в салон, скрючившись. Следом шагнул капитан. Дверь встала на место, и глайдер поднялся – над распростертыми серыми телами, над мертвым Чистильщиком, над фигурой казненного Хэндса.
Я огляделся. Это борт 03: в салоне стояла «камера жизни». Однако на крышке саркофага не горел ни один огонек. «Камера» не работает? Но там же Рейнборо. Был… Мистер Смоллет усадил меня в кресло, потрепал по волосам и двинулся в кабину. Вскочив, я кинулся за ним.
Рейнборо сидел в кресле первого пилота. На нем не было ни рубашки, ни куртки; на голых плечах блестела испарина. Пилот на мгновение оторвал руку от пульта управления и показал поднятый вверх большой палец, а мистер Смоллет уселся в кресло рядом. Я по-прежнему ничего не слышал, но догадался, что капитан вызывает «Испаньолу». Он что-то говорил Крису Деллу – или Тому Грею – а Рейнборо весь ушел в управление глайдером. Видно было, что ему очень тяжко – пилот часто дышал, по шее ползли капли пота. Каким чудом он поднялся из «камеры»?
Я встал за его креслом и положил руки на влажные холодные плечи.
– Рей, держись.
Он держался. Даже энергии у меня забрал совсем чуть-чуть. На ключице была липучкой приклеена кнопка связи; ее прилепил Крис Делл, когда привез нам «камеру жизни». Он тогда еще сказал: «Глупо. Оттуда не дозовешься». А сам, видать, сумел дозваться и поднять пилота из саркофага. Молодец, Крис. И молодец, Рей.
Доложившись на «Испаньолу», мистер Смоллет взял на себя управление глайдером; Рейнборо откинулся на спинку кресла. Я положил ладонь ему на сердце; оно едва билось. Увести бы пилота в салон и заставить лечь в «камеру», но я понятия не имел, как ее включать. Поэтому мы остались в кабине.
Глайдер летел над городом. Внизу стояли едва тлеющие дома; они стали тусклей, чем были до казни Хэндса. Видимо, их обитатели все еще были в отключке после атаки с «Испаньолы».
Я размышлял. Чистильщик заставил нас кричать для затаившегося на крыше Рейнборо. Системы обнаружения, которыми оборудован глайдер, вычленили из общего гама слова на RF-языке, и пилот нас понял. То есть не нас, а Чистильщика: тот через Рейнборо обратился на «Испаньолу» и вызвал огонь на своих увлеченных зрелищем собратьев, а затем прикрыл от ударной волны глайдер с едва живым, крайне уязвимым человеком.
Предатель – и одновременно спаситель. Почему он о нас так заботился? Сказал, что рад новой встрече с мистером Смоллетом и Юной-Вэл. Выходит, пятнадцать лет назад «наш» Чистильщик летал с ними на одном корабле. И все, что тогда случилось, произошло по его вине. Он устыдился? Раскаялся? Или в принципе был против «увеселительных прогулок» и «театра»? Наверняка черные дыры в небе – это проходы в «театральные залы», где собираются толпы Чистильщиков и откуда они наблюдают за «сценой». Эти залы могут находиться невесть где, хоть за двадцать галактик отсюда. Знать бы, досталось ли сегодня нашим врагам или только закрылся доступ к сцене. А «наш» Чистильщик – откуда он взялся? Из далекого зала или прибыл с нами на «Испаньоле»? Теперь уже не узнаешь.