Зеркальные миры. Хранители Эрохо
Шрифт:
От сердца немного отлегло. Хайме запустил пятерню в шевелюру огненно-рыжего цвета – невзирая на прожитые годы и лихую жизнь, в ней за множество аньев не появилось ни одного седого волоса – и подумал: «Давно за собой этой привычки не замечал, а, вишь ты, припомнилась».
– Не тревожьтесь, высокий гость, все в лучшем виде сделаем.
– И сам вместе с девками своими запрись и не подглядывай.
***
Этим вечером у Хайме было необычно тихо. Хмурый хозяин еще в полдень закрыл ворота, а для верности и бревном подпер. Трактир будто вымер: не заглядывали посетители, не кружили меж столов подавальщицы и даже собаки во дворе отказывались
Вдруг Маинька прижала уши и распушилась. Радана едва не вскрикнула, когда кошка выпустила когти, пропоровшие тонкую домотканую юбку.
– Тише, – прошептала она. – Пожалуйста, тише.
В дверь едва слышно поскреблись. Радана отпустила Маиньку, тотчас забившуюся под кровать, и спросила:
– Кто там?
– Я. Радушка, я, – низкий и хриплый голос прозвучал для девушки слаще утреннего пения птиц и самой волшебной музыки. Она любила Маклери, пусть и никогда не назвала бы красавцем. Особенно его портил шрам, тянувшийся от виска до подбородка. Черты лица были грубые, словно топором на бревне кто-то выстругал. Как же Радана поначалу нос воротила! И злилась: все не могла понять, зачем зачастил к дядьке управляющий самого Керво, разве в особняке его плохо кормили?
Сам герцог вызывал в сердце Раданы двоякие чувства. Будучи уроженкой Севера, она недолюбливала южан, пусть и рожденных вдали от побережья, а с другой стороны, необычная сурэйская красота ее привлекала. Было в ней нечто страшно-завораживающее. Ореол таинственности окутывал и особняк, и ближайших к нему слуг. Может, потому и Маклери она в конце концов уступила? Тот ходил в трактир с месяц, а потом подозвал ее, вручил красную ленту и цветок вераны и предложил прогуляться при полной луне. Как же это тогда разозлило! Радана не была глупенькой девочкой и прекрасно понимала, к чему он клонит. Не гнушалась она и откровенных взглядов завсегдатаев, да только ходила лишь с теми, кто приглянулся, за кошельком не гналась, хоть драгоценным камнем помани.
Она отказала и чуть не опрокинула на ненавистного ухажера супницу. Дядька тогда разозлился очень, а тот рассмеялся и заплатил втридорога. Через неделю он спас ее от пьяного забулдыги, подстерегшего на улице, тогда-то Радана и разглядела, какой Маклери на самом деле: и совсем не старый, и нос у него не очень длинный, а глаза и вовсе замечательные – светло-голубые, словно первый лед на притихшей речке, губы бледные, зато улыбаются тепло. Когда Маклери снова предложил прогуляться при луне, Радана согласилась, ожидала волю рукам даст, а он всю ночь рассказывал о «светиле влюбленных» и окружающих его «слезках Творца», стремящихся к земле, но никак не падающих.
– Сейчас я открою дверь, – прошептала Радана и потянулась к засову.
– Нет, Радушка, Маинька выскочит. Эта кошка защитит тебя лучше, чем я или вся стража Нозарока.
Девушка застыла, ошеломленно глядя на дверь.
– Те люди? – спросила она. – Я же говорила – уходить следовало, да дядька не послушался.
– Хайме очень умный человек, – в голосе Маклери послышалась плохо скрываемая досада, – но в некоторых вещах он не смыслит. Запомни, Радушка, только хорошо запомни: как петухи в первый раз прокричат, укройся в дальнем углу комнаты, кошку к себе прижми и не отпускай. Глаза закрой… впрочем, ты ничего не запомнишь.
– Тано… – всхлипнула Радана. В сердце словно вошла ледяная игла.
– Какой я тебе тано, девочка?
Радана представила, как он улыбается, по щекам пробежали первые слезы.
– Маклери…
– Так-то лучше, по имени всегда правильнее, да и не северянин я, зачем же тано величать, даже если любимый? Во дворе шум поднимется, довольно громкий, но ты уж, будь добра, сиди смирно. Что бы ни показалось… кто бы ни закричал.
Радане стало страшно, еще хуже, чем раньше. Слепое предчувствие беды обернулось бедой настоящей. Она как могла гнала от себя дурные мысли, но понимала: Маклери больше не увидит.
– Когда петухи прокричат второй раз, выбегай из комнаты и домочадцев зови, укройтесь у соседей. Днем сможете вернуться, – он запнулся, но добавил: – Если будет куда возвращаться.
Радана кивнула, потом сообразила, что из-за двери не видно, и заверила:
– Да.
– Умница, – похвалил Маклери. – Ты все правильно сделаешь, и жить вы будете по-прежнему… как раньше, слышишь?
– Маклери, – голос задрожал и сорвался. – А ты?..
Ответа не дождалась. Словно холодком из-под двери повеяло, даже досочка не скрипнула. Как пришел, так и ушел – бесшумно.
На душе было так муторно, хоть волком вой. Радана встала на колени и тихо позвала:
– Маинька, серое облачко, иди ко мне.
***
Собак убили в первую очередь – чтобы не подняли шум. Коты ушли сами: умные звери заранее чувствовали, где оставаться не стоит, да и привязанностей не имели. Облаченные в серое нингуны застыли посреди двора, стояли полукругом и как-то неуверенно. Порой, когда со стороны закрытых ворот налетал ветер, твари едва заметно колыхались, будто лохмотья тумана на ветру, только, увы, не бесплотного. Маклери следил за ними из опустевшей конюшни. Нингуны чуяли живое за двести шагов, будь то человек, зверь или птица, но к нему это не относилось. Он умел путать следы и скрывать присутствие: и свое, и, когда нужно, лошади. Противники отличались силой и ловкостью, но умом не блистали, даже фразы при разговоре составляли неверно.
Он прикрыл глаза, сосчитал до десяти и открыл вновь. Одному против семерых не выстоять. Будь здесь герцог, все сразу стало бы проще, но Веласко должен вернуться только к завтрашнему полудню. Если его ждать, твари не только свое количество приумножат, но и погубят людей, Маклери не собирался допускать этого по вполне понятным причинам. Надо же, так глупо на пятом десятке влюбиться… даже в юности он вел себя осмотрительнее. Сказал бы кто год назад, что он в одиночку станет препятствовать ритуалу, – рассмеялся бы, а то и побил бы дурака. Такая неосторожность впору только глупцам да юношам пылким; впрочем, теперь корить себя бессмысленно.
Маклери вынул кинжал: простой, без каких-либо украшений, на нем даже клейма мастера не было, – не управляющему герцога носить, а разбойнику. Однако подобного оружия в Нозароке, а то и во всей Кассии не знали. Тишину спящего города и мертвенно застывшего трактира нарушил уверенный петушиный крик, пусть всего на мгновение, но он разорвал сковавший душу холод. Трехгранный клинок поймал скользнувший меж досок луч ночного светила и впился в кожу, Маклери стиснул зубы, на запястье над тремя старыми шрамами появилась алая полоса.