Зеркальные миры. Хранители Эрохо
Шрифт:
– Это ты о луне или о волке?
– Карта так называется, – пояснила Эрика. – Тебя что-то смущает?
– Женщина мой враг?
Эрика фыркнула:
– В данном случае это не имеет значения. Тяни руну, сейчас узнаем твою слабую сторону.
Эту руну даже Амари знал: Наро – «Доверие».
Следующие карты спорили друг с другом, руны – тоже. «Ветер» неожиданно выступил на стороне «Ворона», зато «Справедливость» предала. Руна «Победитель», выскользнув из пальцев, упала на ребро, чего раньше никогда не случалось. Эрика хмурилась и кусала
– Не могу понять, – сказала она. – Никогда не видела ничего подобного. Вытяни последнюю.
Амари повиновался. Он никогда не мухлевал, но Эрику хотелось успокоить. Когда он тянул карту в прошлый раз, то заметил слегка приподнявшуюся «Радость». Сейчас он ее вытащит… Металлическая пластина царапнула по ладони, от нее будто жаром повеяло.
– «Кровь Творца»… – завороженно произнесла Эрика, – она перечеркивает весь расклад. Ничего не предрешено! Значения изначально трактовались неверно. Гадающий не в состоянии постичь предсказанное.
– Это хорошо или плохо? – уточнил Амари.
– Впервые выпало.
«Но я ведь вытягивал «Радость»! Почему? Когда ошибся?» – Амари спрятал под стол руку.
– К лучшему, – решил он, – предпочитаю творить собственную судьбу.
– Но такого количества могущественных сил это не отменяет.
– Неважно.
В дверь постучал и после дозволения вошел Перан, поклонился и доложил о приезде Рамеля. Старший брат словно почувствовал, где в нем нуждались больше всего. Эрика радостно взвизгнула и выбежала из комнаты. Амари поспешил последовать за ней, но на мгновение замешкался. Рассыпанные по столешнице карты притягивали взгляд.
Хлопнувший ставень разбудил ветер, тот вздохнул, растрепал волосы Амари, коснулся карт и, поднатужившись, перевернул последнюю – ту, что с самого начала отложила Эрика. Амари бросил взгляд на изображение и почувствовал, как холодок пробежал по спине. Из гибельной воронки смерча прищурено пялились бельма и скалилась чудовищная пасть – «Зверь».
Глава 3
В трактирчике у рыжего Хайме творилось что-то невообразимое. И это какой уже день подряд! Конечно, отставной солдат любил, когда в заведение набивалось много гостей, но слишком уж странными на этот раз они были. Вроде и люди, одеты пусть не богато, но прилично, а как посмотрят – не отплюешься.
Отвратность лиц Хайме им простил бы: на своем веку всяких встречал. Однако трактирщик не мог запомнить ни одного из них, и ведь на память он никогда не жаловался. Еще когда во главе поискового отряда месил глину на границе с Парисом, не только своих орлов, но и командиров вражеских частей знал в лицо. Стоило раз глянуть на человека, и потом ни с кем не спутал бы. В мирной нидосской жизни это тоже выручало. Хайме при случае мог стражу на след кого лихого навести (если заплатят, конечно), своих привечал – бывало, скрывал все от той же стражи. Если нужно кому, то и тайное послание передать мог или вещь какую. В общем, жил полной жизнью не слишком богатого, но всем нужного человека. И вот тебе какая напасть…
– Дядька!.. – в кухню вбежала заплаканная Берта. – Ой, дядька, не могу я так больше!
– Чего голосишь, дуреха? – нахмурился Хайме. – Обидел кто?
С подавальщицами он старался держаться строго. Попытки вертихвосток строить глазки заезжим господам пресекал по мере надобности, однако в случае чего всегда мог заступиться. Девицы такое отношение понимали быстро и работали хорошо, на совесть. К тому же Хайме они приходились племянницами, а родную кровь не приветить – это ж гнев Творцовой навлечь, хуже проклятия и представить невозможно.
– Нет, дядька, тя требуют.
– Еще этого не хватало, – Хайме вздохнул. Его взгляд зацепился за пурпурную гвоздичку, озорно подрагивающую в вырезе девичьего платья. Берта туда же. Даром что рябая, так еще и груди как плошки. Дору хоть красота не обошла, пусть и ум невелик достался, а эта…
– Ой, дядька! – Берта испуганно прижала к груди руки. – Неужто не пойдешь?
– К таким попробуй не пойди.
– Ох, дядька, Радана вторую ночь плачет. Дурные люди. Очень. И запомнить их невозможно. Казалось бы, смотришь, все подмечаешь, а отвернешься – будто и не говорила ни с кем.
– Ишь навыдумывала! Не была б ты племянницей моей, как есть выгнал, – сказал Хайме, вздохнул и вышел к «дорогим гостям».
Разыскивающий его господин нашелся, стоило трактирщику выйти в общую залу. Одет побогаче остальных; пожалуй, можно принять за обедневшего дворянина: серый, ладно скроенный камзол, на пальце перстень с опалом. На лицо Хайме специально не глядел – знал, что не запомнит.
– Высокий гость желал меня видеть? – поклонился он.
– Для расчета хотелось бы.
Голос у постояльца оказался хриплый и безжизненный – тоже незапоминающийся. А еще он коверкал фразы.
«Иноземец?» – подумал Хайме и тотчас отмел эту мысль.
– Эт можно, – он подбоченился, глядя на мешочек тарлей, который постоялец подбрасывал на ладони. – Только, высокий гость, здесь слишком много.
Хайме печенкой чувствовал опасность и жажду наживы всегда смирял вовремя. В прошлом это не раз уберегало его от неприятностей. С нынешних постояльцев он не собирался брать ни одного лишнего кастоля, не то что целого тарля.
Постоялец вздохнул, ухватил его за запястье и медленно положил мешочек с целым состоянием в раскрытую ладонь.
– Честности ради, – прошипел он, – и помалкивания.
Хайме кивнул.
– А еще за то, чтобы ты закрылся.
«Подожгут заведение, потом и страже не опишешь», – подумал Хайме, открыл рот и уже приготовился виниться во всех мировых несправедливостях, расписывать беды, преследующие его семью со времен прадеда, и валиться лихому человеку в ноги, когда постоялец глухо расхохотался.
– Ты, видно, не столь правильно меня понял. Мы хотим, чтобы ты не впускал людей в следующий вечер: нам необходимо побыть в одиночестве.