Зеркальные миры. Хранители Эрохо
Шрифт:
– Ваше высочество, – Перан поклонился. – Просили передать вам.
На резном позолоченном подносе, инкрустированном драгоценными камнями, красовался веер Линэи.
– Что-нибудь еще?
– Госпожа ожидает возвращения пропажи в беседке на третьей дворцовой аллее у пруда.
– Благодарю.
«Снова парк, – подумал Амари. – Он хоть и большой, но вряд ли сумеет вместить всех возжелавших уединения».
Однажды в детстве они с Дарио полночи прятались в кустах сирени, чтобы выследить Рамеля. Брат в то время не пропускал ни одного корсажа. Ждали они его на первой аллее, а тот находился на восьмой, потом еще и посмеивался
«Вот бы сейчас, – подумал Амари, – услышать чей-нибудь тайный разговор, раскрыть шпиона, разоблачить негодяев и отомстить за Руперта…»
Увлеченный мечтами, он не заметил, как дошел. Эта часть парка была скудно освещена, находилась довольно далеко от дворца, и предполагалось, что забредать сюда не будут, однако с наступлением темноты она становилась донельзя популярной, особенно поздними вечерами во время балов. Темное зеркало старого пруда, редкие звезды, смотрящиеся в него, скульптуры прекрасных полуобнаженных правиц, выглядывающие из обильной зелени сиреневых кустов – все привлекало романтически настроенных придворных. Кто сейчас сидел в белой беседке, увитой синим нидосским плющом, разглядеть не удавалось, но точно двое. Сойдя с тропинки и, стараясь идти как можно тише, Амари приблизился к беседующим. Высокие кусты удачно скрыли его.
Рядом с Линэей сидел высокий статный мужчина в светло-зеленом камзоле. Он смеялся и не стеснялся в выражениях. Маркиза смущенно улыбалась ему и молча выслушивала. Если бы Амари посмел повторить хоть одну из звучавших в беседке шуток, маркиза непременно бы оскорбилась.
Собеседника Линэи, посла Намита при кассийском дворе, Амари знал неплохо и связываться с ним лишний раз не горел желанием: более напыщенного и самоуверенного типа следовало еще поискать. Верить же в то, будто маркиза специально заманила сюда их обоих, не хотелось. Амари уже собрался незаметно отойти, а потом вернуться во дворец, когда услышал такое, что забыл обо всем на свете…
Негодяя хотелось убить немедленно, однако на торжественные приемы, выходы и балы являться с оружием запрещалось. Это правило касалось не только гостей и придворных, но и членов королевской семьи, пришлось ограничиться перчаткой. Полномочный посол Теренс, родной брат кесаря Намита, получил ею по лицу. От негодования он приоткрыл рот, но не проронил ни слова, лишь хищно раздул ноздри, отчего длинный горбатый нос показался не просто большим, а уродливым. Посол был безобразно пьян, но сказанного это не отменяло. Линэя ахнула и покачнулась, готовясь упасть в обморок.
– Произнесенное вами недостойно чести дворянина! – выкрикнул Амари, тщетно стараясь вложить в голос всю холодность и презрение, на какие был способен. – Я требую сатисфакции, – и обернулся к маркизе. – Прошу извинить за испорченный вечер, рэя.
– Вос-хи-ти-тель-но! – по слогам произнес Теренс и улыбнулся. Он был на восемь лет старше Амари и у себя в Намите считался одним из лучших бойцов. Вызывать его считалось смерти подобно. – Шпаги. Место и время?
– Часовая площадь. На рассвете.
– Я так понимаю, обойдемся без секундантов?
– Без.
***
С ночи небо куталось в облачное марево, Амари не ожидал увидеть синеву, но приход рассвета все изменил. Солнце ласкало выгнутые спины крыш, сияло в окнах, стреляя по глазам сотней отблесков. Амари не надел плаща и не стал брать Злата. Верный конь дождется его в конюшне или хотя бы не увидит гибели хозяина, да и по Кастелле иной раз приятно пройтись пешком.
– Задумались? Вчера вы были более многословны. – Теренс прибыл при всем параде: плаще цветов королевского двора Намита, шляпе с пышным плюмажем, в пурпурном, расшитом золотыми нитями камзоле, высоких, до блеска начищенных сапогах с позолоченными шпорами. Его серый в яблоках жеребец бил копытом по камням мостовой, изгибал шею и не желал ступать на площадь, пришлось оставить его у ближайшего дома.
– Радуетесь, что заманили меня в ловушку? – Амари усмехнулся. – Зря.
Часовая площадь – одна из красивейших в столице. Белый камень мостовой, окружающие ее черные здания, вонзающие в небо острые шпили. О ней ходило много слухов и легенд. Считалось, умиравшие здесь теряли посмертие. Упавшие на этой площади сами не поднимались: камни выпивали их жизнь и кровь до последней капли.
– Отличное место для смертельной схватки, знаете ли, – заметил Теренс.
– Сложно не согласиться.
В парках, на старой полуразрушенной арене или за городом у полноводной Мирросы дрались до первой крови, здесь – пока противник в состоянии держать шпагу. Раз за разом белоснежная мостовая принимала кровь, тела, жизни – и все равно оставалась чистой и незапятнанной. Под ногу попался острый камень, Амари оступился, выругался сквозь зубы, лишь чудом сохранив равновесие.
– Осторожней, – пухлые губы намитца растянулись в издевательской усмешке. – Мы с вами не озаботились секундантами – значит, как старший, я вынужден предложить вам перемирие. Хотите, я даже извинюсь? – спросил он и рассмеялся. – Перед вами, вашим отцом или еще кем? Следовало бы, конечно, повиниться и перед вашей матушкой-покойницей, но умирать я пока не собираюсь.
Амари задохнулся от ярости. Намитец специально выводил его из себя. Теренс был опытнее, старше, за его спиной стояли десятки выигранных боев, тогда как Амари пришел на Часовую впервые в жизни, но отступить уже не мог. Сейчас он наконец-то понял, что чувствовал Руперт: требовалось убить, пусть ценой собственной жизни, и тем самым защитить родных и друзей, которые – в том он не сомневался – тоже потребовали бы дуэли. При этом умирать отчаянно не хотелось.
– Я намерен убить вас, – Амари откинул назад непослушные русые пряди. Цвет волос он унаследовал от одного из северных предков; серые глаза – от матери, и не походил ни на братьев, ни на отца. Наверняка, столь кричащая внешняя различность рождала косые взгляды и подозрения, однако никто из бывавших при дворе господ не смел коснуться ее даже самым замысловатым намеком. Теренс оказался первым, преступившим вне гласное правило.
– Как пожелаете, ваше высочество, – Теренс снял плащ и шляпу. Амари скинул колет. – Прошу.
Дойдя до центра площади, они остановились друг против друга.
– Вас преследуют дурные предзнаменования, – заметил Теренс.
Со звоном обнаженные клинки заблестели на солнце, и в тот же миг на камни упала тень. Птица охотилась, и до людей ей не было дела, однако прилетела она точно не вовремя. Вороны никогда не считались в Кассии вестниками смерти, но сердце Амари пропустило удар: чем бы ни окончился этот поединок, его жизнь изменится.