Зга Профилактова
Шрифт:
Оба они, эти неожиданно возникшие люди, достигли среднего возраста и выглядели превосходно.
– И что же?
– с видимым нетерпением перебил высокого собеседник, господин неожиданно низенький, но, опять же, плотного телосложения, прямо сказать - мясистый.
Высокий выдержал многозначительную паузу. Можно было подумать, что он поймал низенького в ловушку.
– Нас никто не слышит?
– всполошился этот последний, мучаясь.
– Можете говорить без опаски, с полной откровенностью, - успокоил величавый гигант.
– Однако!
–
– Улыбка, а она уже, как я замечаю, не сходит с вашего лица, очень не нравится мне. Очень! Толщинки, лишнего жирку у вас нет, но и гармония ваша, когда вы так без одышки и с исключительной плавностью, вызывает бурю сомнений. Неужели вы не понимаете, что это раздражает? У меня складывается впечатление, что вы сознательно иронизируете и надо мной лично, и над какой-то воображаемой публикой. А для публики я идол и своего рода звезда первой величины. Эта ваша надменная и, я бы сказал, претенциозная улыбка, совершенно лишенная необходимой для представителя весьма высоких кругов нейтральности и аполитичности, выбивает меня из колеи.
Высокий снисходительно уронил:
– Учитесь у меня искусству всегда выходить сухим из воды. Видите ли, на самом деле я с давних пор пренебрегаю каверзами, не напрашиваюсь, знаете ли, не нарываюсь. Каверзы и подвохи, чинимые другими, я попросту преодолел с необычайной легкостью, заставил дьявола в очередной раз удалиться со стыдом.
– А моя песенка, по-вашему, спета?
– Подведя итог прожитому и пережитому, я решительно порвал с ненужными мне людьми, а заодно и с истинными своими друзьями, предпочтя отправиться на поиски воображаемых миров и мало-помалу грезить наяву.
– Допустим, - низенький кивнул, - но как существует дом, где эти друзья, ставшие для вас бывшими, продолжают бытовать с одной головенкой на двоих, так существуют дома, объединившие под своей крышей невероятное, следует признать, поголовье. Умственные, иначе сказать, головные связи, явленные этой картиной, разные переплетения, выбоины и выпуклости, некоторым образом образующие свет и тени, представляют собой уже нечто умопомрачительное.
Таков был ответ низенького. Высокий наморщил высокий лоб:
– Известен, скажем, дом....
– Наверняка, - подхватил вдруг воспрянувший духом оппонент, - в нем-то и исчезает время от времени Жабчук, невысокий, жирненький мущинка средних лет...
– Думаете?
– Высокий глянул с прямо и даже жутковато выразившимся интересом.
– Еще бы не думать!
– Следует ли отсюда заключить, что вы усматриваете определенную связь между убийствами Копытина и Здоровякова?
– Вон вас куда занесло!
– Но какое из этих дел, назовем их пикантными, реально заслуживает внимания? Дело Здоровякова, признаться, меня нисколько не занимает, хотя сопутствующие обстоятельства, они ведь весьма любопытны, если принять во внимание, что погиб не кто иной, как человек самого Сухоносова. И эти обстоятельства известны мне не хуже, чем многим другим посвященным в здешнюю феерию господам. Согласитесь, друг мой, все это наводит на серьезные размышления.
Федор возвел очи горе, спрашивая у летних облаков, наводит ли услышанное на какие-либо размышления его. А высокий и низенький зачастили:
– О гибели своих людей Сухоносов - вот уж хитрец так хитрец!
– предпочитает не распространяться.
– Очень скупо отвечает на вопросы журналистов!
– Представителей прессы?
– А чему вы удивляетесь? И они каким-то боком...
– В каком-то смысле Здоровяков и сам по себе был личностью очень загадочной, и после его смерти оказалось, что сказать о нем... как бы это выразить?.. нечего, что ли. Ну, разве что несколько теплых прощальных слов, какие обычно произносятся в подобных случаях.
– Я бы нашел, что сказать.
– Если начистоту, мои политические убеждения, житейские взгляды и нравственные установки отличаются неизбывной расплывчатостью, я бы, вероятно, не пропал ни при какой власти...
– Лишь бы не мешали активно жить в свое удовольствие.
– По большому счету, я всегда был не прочь посмеяться. Что мне ораторы и агитаторы, проводники идей, скандалисты, бузотеры, пьяницы, рифмачи, рвачи, писатели! В любом, кто из них ни подвернись, я вижу демагога.
– А касательно Сухоносова?
– Сухоносов воистину жутковат. Сухоносов - апостол зла. Никакому Сверкалову с ним не совладать.
– Мне он представляется чем-то вроде внезапно заговорившего поросенка.
– Вот если б его в клетку с изголодавшимся зверьем...
– У него странная привычка всякого, хотя бы и первого встречного, считать своим заклятым врагом.
– У него неисчерпаемый запас вредных привычек.
– Привычки это не только старые, но и устаревшие уже, особенно в свете последних событий, о которых Сухоносову известно гораздо больше, чем он говорит.
– Здоровяков отчаянно боролся за сохранение всякого рода традиций в неприкосновенности и чистоте. Но чтоб сами традиции подразумевали что-то чистое, доброе, светлое, этого он не желал. И где он теперь, Здоровяков-то? И если тот, другой, а именно Сухоносов, не хочет, чтобы ветры истории смели и его, он должен очень многое пересмотреть в своих воззрениях. Сбавит тон, поумерит пыл - тогда спасется, а нет...
– Ревизионизм?
– Ревизию ему вовсе не обязательно начинать с заигрываний.
– А он заигрывает?
– С Жабчуком.
Собеседники одновременно, весьма гармонично всплеснули руками.
– Подумать только! Как же он объясняет тот факт, что за короткий срок от рук убийц, или убийцы, пали два представителя его круга? И не какие-нибудь там рядовые людишки, а довольно-таки видные господа. Ведь и Здоровяков, если вдуматься, отнюдь не пешка. А уж Ниткин...
– Ниткин в этой игре все равно что пятое колесо. Это про телегу. Или собака - вообразите собаку! Каково будет, если ей приделать пятую ногу?