Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
Шрифт:
— Эй, кто там, подсоби! — крикнул Гамбри.
И паренек лет шестнадцати бросился ему на подмогу. Гамбри дубиной оглушил солдата, и вдвоем они вмиг отняли у него шляпу и саблю.
Еще через минуту Гамбри, вооруженный саблей солдата, насадил первый трофей — солдатскую шляпу — на свою дубинку и высоко поднял ее над головой.
Глава шестнадцатая
ПРИГОВОР ВЛАСТЕЙ
Ничего не подозревая, Жак с тяжелыми тюками, в которых лежали выгодно приобретенные книги, направлялся домой.
Но добраться до дому Жаку оказалось не так просто: все Сент-Антуанское предместье было оцеплено войсками. Проносили раненых, среди них были и женщины. До Жака долетали отдельные слова:
— Швейцарцам легко стрелять в бедняков, у которых все оружие — камни, куски черепицы и дубины!
Богатое население возмущалось, в свою очередь:
— До какой наглости дошли! Останавливали кареты и заставляли дворян кричать: «Да здравствует третье сословие!» И тем приходилось подчиняться.
Жак еле добрался домой. Там уже слышали о происходящих событиях.
— Какой ужас! Говорят, арестовали многих, многие убиты! — со страхом сообщила ему Виолетта.
А наутро узнали страшное.
Восставшим все-таки удалось пройти на Гревскую площадь и совершить там правый суд: сжечь изображения Ревельона и Анрио. Демонстрантам дали уйти с площади, но в узких улицах их настигли пули. До четырех часов утра продолжалась пальба и охота за восставшими. А потом подсчитали: несколько сот убитых и раненых. А сколько арестовано? Числа не называли, только многозначительно качали головой.
Сестры Пежо ничего не знали, и Жак понадеялся, что ему все расскажет Гамбри.
Жак вышел пораньше из дому. Но тут же на улице услышал от соседей, что Гамбри арестовали вместе с другими «зачинщиками». Говорят, с приговором тянуть не будут. Сегодня же объявят.
Жак сидел в лавке как на иголках. Перед глазами стоял Гамбри, каким он видел его всего два дня назад: решительный, уверенный, веселый. Взбудораженные происшедшим, завсегдатаи кабинета для чтения сегодня не пришли. И Жак решил, что можно пораньше закрыть лавку. Но не тут-то было. Впервые у него произошла ссора с Жанеттой.
Увидев, что Жак собирается уходить, она бросила:
— Еще рано! Могут прийти посетители!
— Какие там посетители! — раздраженно ответил Жак. — Сегодня людям не до книг!
— Так, по-твоему, из-за каких-то смутьянов и книги перестанут читать? Может, прикажешь и вовсе лавку закрыть?..
Уши Жака залила краска.
— Как ты можешь так говорить! У тебя что, сердца нет?
— На всех сердца не хватит!
Жак не мог больше сдерживаться. Он с силой бросил связку ключей на конторку и ринулся к двери, крикнув на ходу:
— Возьми ключи! И торгуй книгами сама!
Жанетта раскрыла рот от удивления. Жака словно подменили. Она никогда не видела его в такой ярости.
— Жак! — беспомощно крикнула она.
Но он даже не обернулся и выбежал на улицу.
Первое, что бросилось в глаза Жаку, — было огромное скопление народа у столба с объявлениями.
— Боже мой! Боже! — воскликнул Жак, он не верил своим глазам. — Гамбри будет казнен! Неужели его нельзя спасти?..
— Его уже нет в живых! — лаконично бросил человек с плотничьим инструментом подмышкой. — Видишь? — И узловатым пальцем он показал на другое объявление немного ниже.
В нем говорилось, что на Гревской площади в шесть часов утра, при стечении публики, был приведен в исполнение суд над Гамбри и его товарищами.
Таких, как он, семь человек. Остальные присуждены к публичному клеймению у позорного столба и вечной каторге.
Забыв обо всем, не обращая внимания ни на кого, Жак прильнул головой к столбу и зарыдал, как ребенок.
Кругом него плакали женщины, возмущались мастеровые, соболезновали жители квартала… До Жака, как сквозь пелену, долетали подробности издевательской процедуры клеймения палачом.
Жак поневоле прислушивался к этим словам и приходил все в большее отчаяние. Сколько он простоял так, прижавшись головой к столбу, он не знал и очнулся, только когда его окликнул знакомый голос.
— Жак! Стыдись! Казалось мне, что ты собираешься стать гражданином и борцом. А борцы не плачут!
— Господин Адора! — вскричал Жак. — Господин Адора! Что же будет? Гамбри казнен!
— Не плачь! Знаешь, что мне сейчас рассказал очевидец казни на Гревской площади? Он видел своими глазами, как Гамбри шел к месту казни, решительно и с поднятой головой. Священник говорил ему слова утешения и надежды на загробную жизнь, но Гамбри не слушал его. Он окинул взглядом площадь, как бы прощаясь с теми, кто толпился на ней, и с теми, кого на ней не было, и так же гордо подставил под петлю свою шею.
Жак слушал как завороженный.
— Идем! — Адора властно взял Жака под руку и повел. — Гамбри погиб — это большое несчастье! — И голос Адора потеплел. — Здесь вчера вступили в открытую борьбу Ревельон и его враги. Понятно, что они его не пощадили.
Жак ожесточенно замотал головой.
— Гамбри знал, на что идет, знал, что борьба без жертв не обходится… Вот что я тебе скажу, друг, и ты это запомни: если когда-нибудь наша возьмет и мы провозгласим равенство людей, я не могу посулить тебе мира и тишины. Мы обезоружим тем или иным способом тех, кто будет сопротивляться, и, уверяю тебя, церемониться не будем! Обещаю тебе одно: мы уничтожим унизительную процедуру позорного столба и клеймения палачом!..
В эти дни король получил от одного из своих «верноподданных» записку. В ней стояло: «… смею доложить вам, ваше величество, что гнев народный дошел до предела, со всех сторон слышны жалобы, и эти жалобы превратятся в народную ярость, если вы, ваше величество, не внесете успокоения в умы, понизив цены на хлеб, потому что, поверьте, ваше величество, всеми нашими несчастьями мы обязаны этому вздорожанию».