Жажда смерти
Шрифт:
— Какой номер у твоей подруги? — не растерявшись, повернулся Храповицкий к бородатому телевизионщику. — Говори быстрей! Повезло сегодня вам обоим.
Боря растаял. Мы внесли необходимые исправления, и конкурс продолжился.
6
По сценарию выходы участниц перемежались концертными номерами привезенных нами певцов. Особый шик заключался в том, что мы выписали не просто знаменитостей, а двух мегазвезд отечественной эстрады: Кривоносову и Пажова. Своей сценической
В прошлом году, к восторгу всей обожавшей их страны, они сочетались законным браком, хотя более странного союза вообразить было невозможно. Даже после долгого запоя. Низкорослая, страдавшая ожирением Кривоносова уже приближалась к пятидесяти. Раз в год она делала пластические операции, после чего обычно меняла любовников. Долговязый слащавый Пажов годился ей в сыновья, ему едва перевалило за двадцать. Его пристрастие к мальчикам было хорошо известно в артистической среде, что, впрочем, не мешало толпам юных поклонниц круглосуточно осаждать его жилище. В отеле, где мы их разместили, кроме нашей охраны дежурили усиленные наряды милиции, поскольку фанаты этой пары начали съезжаться к отелю еще накануне. Весь город был обклеен их плакатами.
Не знаю, как устраивалась их семейная жизнь, но их бизнес после бракосочетания пошел в гору. Видя прославленную пару, напоминавшую мне жирафа и раскормленную болонку, провинциальный люд, чувствительный к сказкам, обливался умильными слезами. Бухгалтерши нашего холдинга тоже плакали, только без умиления, поскольку концерт звезд обошелся нам в сорок тысяч долларов, не считая расходов по их пребыванию в Уральске. Мы оплачивали им люксовые номера, охрану, машины сопровождения, цветы в номер и диетическое меню по спецзаказу.
На конкурсе первым пел Пажов. Знойный, черноволосый, лоснящийся не то от геля, не то от пота, он появился на сцене в расшитом блестками полупрозрачном костюме. По залу прокатился томный вздох. Женская половина взолнованно задышала.
Пажов прошелся по сцене, затем остановился у края и обратился к залу.
— Вы не рады меня видеть? — вопросил он, закатывая подведенные глаза. — Не слышу?!
Раздались возгласы и аплодисменты. Их перекрыл такой визг с галерки, что у меня заложило уши. Сидевшие там секретарши и забившие проходы их безбилетные подружки зашлись в восторге.
— Это уже лучше! — похвалил Пажов. — А громче можно?!
Громче, по моему мнению, было нельзя. Иначе бы обвалился потолок.
В эту минуту я почувствовал, как кто-то дергает меня за рукав. Я поднял глаза. Рядом со мной стояла высокая худая блондинка лет сорока с небольшим. У нее было острое лисье личико под толстым слоем макияжа. Она показалась мне смутно знакомой, но где я ее видел, вспомнить не мог.
Одета она была в желтый шерстяной костюм с рыжим мехом на воротнике. Мех, кажется, был пришит самостоятельно, для элегантности. Я, на всякий случай, поднялся, знаками
Она потыкала указательным пальцем с длинным красным ногтем в сторону Храповицкого, который сидел в середине ряда, в то время как я устроился у левого прохода. Наверное, она хотела, чтобы я привлек его внимание. По счастью, Пажов наконец насытился народной любовью и поднял руки, призывая к тишине. Шум сразу стих.
— Владимир Леонидович, — позвала она. — Владимир Леонидович, уделите даме секунду!
В ее голосе звучала театральная светскость, свойственная жеманным учительницам.
Храповицкий повернул к ней лицо.
— Слушаю вас, — беззаботно отозвался он, не двигаясь с места.
— Можно вас на минуту? — продолжала она настойчиво. — Думаю, нам лучше выйти из зала.
Брови Храповицкого полезли вверх. Он явно так не думал. С возрастными дамами он общался только по работе.
— Зачем? — спросил он настороженно.
— Я мама Маши Харитоновой, — раздельно и со значением произнесла она.
— Чья мама? — переспросил он.
— Мышонка! — прошептал, или, вернее, показал я ему губами, видя, что он не понимает.
Он кивнул и со вздохом поднялся. Втроем мы вышли в холл, как раз когда Пажов пылко вступил под фонограмму. Кто-то на нас даже зашикал.
В холле никого не было. Охрана, забыв о своих обязанностях, столпилась у прохода в зал, увлеченная пением заезжей знаменитости.
— Меня зовут Лариса Александровна, — дама схватила Храповицкого за руку и принялась горячо трясти, не обращая на меня внимания. — У меня к вам один очень деликатный вопрос.
Она сделала вид, что смутилась. Даже довольно неуклюже хихикнула, кокетливо прикрыв наманикюренной ладошкой рот. Мы с Храповицким ждали.
— Вы, наверное, знаете, что Егор Яковлевич — близкий друг нашей семьи? — продолжала она. — Он так трогательно опекает Машеньку...
Она умиленно улыбнулась. Лицо же Храповицкого перекосилось. С его точки зрения, отношения губернатора и Мышонка не давали повода для материнской гордости.
— Так вот, Егор Яковлевич намекнул нам, что у Машеньки есть шансы на победу, — Лариса Александровна многозначительно посмотрела на Храповицкого.
— Наверное, — уклончиво согласился он.
— Так да или нет?! — голос ее сразу взлетел наверх, и в нем зазвучали требовательные интонации.
— Скорее, да, чем нет, — неохотно признал Храповицкий. — Раз Егор Яковлевич намекнул... Вообще-то, предполагается, что это конкурс... То есть неизвестно, кто победит.
С минуту она смотрела на него подозрительно. Затем смягчилась.
— Но всем же и так понятно, кто тут решает, — уверенно проговорила она, снова возвращаясь к своей неестественно певучей светской интонации.
Храповицкий вновь нахмурился. Он любил подчеркивать, что всегда решает он. И ему совсем не нравилось напоминание о том, что кто-то решает за него.