Жажда. Трилогия
Шрифт:
Женщина была уже очень плоха и не видела, что мы с ней делаем. Но Артуро сумел сделать так, чтобы она глубоко дышала, и скоро магия повторилась. Началась гипервентиляция, она билась в судорогах еще сильнее, чем мальчик. Но ее глаза и лицо оставались спокойными. Не берусь сказать, что она чувствовала; во всяком случае, у нее не начали сразу отрастать пальцы. Когда с ней было закончено, Артуро увел ее наверх и уложил в кровать. Сразу же после опыта казалось, что у нее прибавилось сил и энергии. Через несколько дней у нее начали отрастать пальцы на ногах и на руках.
Через две недели у нее не осталось никаких следов проказы.
Артуро был в экстазе, но я волновалась. Мы велели женщине никому не рассказывать о том, что мы для нее сделали. Естественно, она рассказала всем. Разлетелись слухи. Артуро мудро отнес ее исцеление на счет божьей милости. Однако во времена инквизиции опаснее было быть святым, чем грешником. Грешник, если только он или она не были еретиками, мог покаяться и отделаться поркой. А святой мог оказаться колдуном. Лучше по ошибке сжечь святого, считала церковь, чем упустить настоящего колдуна. У них было извращенное представление о справедливости.
Артуро, однако, не был абсолютным дураком. Он больше не излечивал прокаженных, хотя десятки их толпились у его дверей. Но продолжал опыты на нескольких глухонемых, которые действительно были умственно отсталыми. Но как же трудно было избавиться от прокаженных. Исцеленная женщина дала им такую надежду. Современные ученые мужи часто толкуют о достоинствах надежды. По мне, так надежда приносит только горечь. Самые умиротворенные лица у тех, кто ничего не ждет, кто перестал мечтать.
Я мечтала, что стану любовницей Артуро, а теперь, когда он стал моим, он был несчастен. О да, он любил спать со мной, чувствовать меня рядом. Но он думал о том, что грешит, и не мог избавиться от этой мысли. Наша связь случилась в неподходящее время. Он нарушил обет целомудрия как раз тогда, когда был на пороге того, чтобы исполнить свое предназначение. Бог не знал бы, проклясть его или благословить. Я сказала, что ему не стоит волноваться насчет Бога. Я встречалась с этим парнем. Когда он хотел что–то сделать, он делал — независимо от всех твоих усилий. Я рассказывала Артуро много историй о Кришне, и он слушал, изумляясь. Однажды после близости он заплакал. Я предложила ему сходить на исповедь. Но он отказался — он мог исповедаться только мне. Только я могла бы понять его, говорил он.
Но я не понимала. Не понимала, что он задумал.
В этот период у него начались видения. Они бывали у него и раньше — и не настораживали меня, во всяком случае поначалу. Еще задолго до меня у него было видение, из которого он понял механизм своего метода трансформации. Но теперь видения стали очень специфическими. Он начал строить модели. Только семьсот лет спустя я поняла, что он создавал модели ДНК: человеческой, вампирской и еще одной. Да, действительно, пока мы смотрели, как люди корчатся на полу под воздействием моей кровавой ауры, Артуро видел больше, чем я. Он определил ту молекулу, в которой закодировано все тело. Молекула пришла ему в видении, и он наблюдал, как она изменяется под воздействием магнитов, кристаллов, меди и крови. Он видел двойную спираль обычного ДНК. Он видел двенадцать прямых нитей моего ДНК. И он видел, как их можно совместить.
— Нам нужны двадцать спиралей, — признался он мне. — Тогда мы получим свое совершенное существо.
— Но чем больше опытов ты проводишь на людях, тем больше внимания к себе привлекаешь, — протестовала я. — Твоя церковь тебя не поймет. Они убьют тебя.
Он мрачно кивнул:
— Я понимаю. И я больше не могу работать с ненормальными людьми. Чтобы сделать рывок к довершенному существу, мне нужен нормальный человек.
Я поняла, что у него на уме.
— Ты не можешь ставить опыты над собой.
Он отвернулся:
— Что, если попробовать с Ральфом?
— Нет, — взмолилась я. — Мы любим его таким, какой он есть. Не будем его изменять.
Он по–прежнему сидел, уставившись в стену и повернувшись спиной ко мне.
— Ты изменила его, Сита.
— Это было другое. Я знала, что делала. У меня есть опыт. Я вылечила его раны. Я изменила его тело, но не его душу.
Он повернулся ко мне:
— Неужели ты не понимаешь, что, поскольку я люблю Ральфа так же, как ты, я и хочу дать ему этот шанс? Если мы сможем изменить его изнутри, преобразовать его кровь, он будет как дитя Христово.
— Христос ничего не знал о вампирах, — предостерегла я. — Ты не должен смешивать это. Это святотатство — даже для меня.
Артуро был полон страсти:
— Откуда тебе знать, что он не знал о вампирах? Ты никогда с ним не встречалась.
Я разозлилась:
— Сейчас ты говоришь, как дурак. Если ты хочешь на ком–то ставить опыты, используй меня. Когда мы затевали все это, ты обещал, что сделаешь это.
Он оцепенел:
— Я не могу тебя изменить. Не сейчас.
Я поняла, о чем он говорил. Неожиданно я почувствовала всю тяжесть рухнувших надежд. Мысленно я уже играла со своей неродившейся дочкой, которой, видимо, и не суждено было родиться.
— Потому что сначала тебе понадобится моя кровь, — ответила я. — Чистая вампирская кровь.
Действительно, ему приходилось менять кровь в кристаллическом пузырьке — не перед каждым опытом, но часто. Старая кровь не срабатывала — она была слишком давней. Я продолжила:
— Но что, если твой опыт удастся и ты создашь совершенное существо? У меня не хватит крови, чтобы изменить всех на этой планете.
Он пожал плечами:
— Возможно, измененные смогут стать новыми донорами.
— Это «возможно» под огромным вопросом. К тому же я знаю людей. Это будет элитный клуб. Как бы ни были хороши сейчас твои намерения. — Я отвернулась и горько усмехнулась: — Кто получит шанс на совершенство? Знать? Духовенство? Самые безнравственные будут считать, что они самые достойные. Это старейший урок истории. И это никогда не меняется.
Артуро обнял меня:
— Этого не случится, Сита. Бог благословил эту работу. Из нее может получиться только хорошее.
— Никто не знает, что Бог благословил, — прошептала я. — И что он проклял.
Прошло несколько дней, в течение которых мы с Артуро почти не разговаривали. Он подолгу не ложился спать, изготавливал модели молекул, которых никто не видел, боялся заговорить со мной, прикоснуться ко мне. До этого я и представить не могла, что он воспринимает меня одновременно и как Божий дар, и как посланное Богом испытание. Конечно, я дала ему восприятие происходящего с позиции бессмертного, но таковой он меня видел с самого начала. Я дала ему магическую кровь и восхитительную чувственность. Он думал, что одно он должен был взять, а от другого отказаться. Думал, он утратил интуицию, которая хранила его от ошибок, потому что решил, что больше недостоин ее. Он перестал молиться Богу и начал бормотать о крови Иисуса Христа. Он стал больше одержим кровью, чем я, хоть я и пила ее на ужин раз в несколько дней.