Железная команда

Осинин Николай Петрович

…Фельдфебель Крайцер заметил какое-то движение на ячменном поле. Он дал веером длинную очередь из пулемета. Унтер-офицер, сидящий за рулем, круто развернул мотоцикл, чтобы ехать в том направлении. У кромки посевов переднее колесо машины резко ткнулось в глубокую тракторную борозду. Надо было вставать, перетаскивать тяжелую машину. Крайцеру лень было вылезать из коляски, он устало махнул рукой.

— Никого там нет, мне почудилось. Давай назад.

Водитель был рад, что не придется трястись по пашне. Он соскочил с седла и начал

вытаскивать плотно засевшее колесо. Это отняло несколько минут. Когда мотоцикл был выведен на тропинку, Крайцер снова дал длинную очередь…

…Треск пулемета заглушил ее слабый вскрик. Климушка вначале подумал, что Ася упала, запоздало выполняя его команду после того, как пулемет смолк. Ожидая новой очереди, он приник к земле рядом с девочкой. Вдруг он заметил, что рука ее бессильно отвалилась к его боку.

— Что с тобой? — шепнул он.

Ася молчала.

— Что?!. — вскочил он на колени.

Ему послышалось, что она всхлипнула; на правом плече по кофточке, как змея, ползло черное пятно. Кровь!..

Климушка ощутил оглушительный удар в голове и груди, судорога холодной волной разлилась по всему телу, что-то корежа внутри него. Он бы закричал, если б смог, — перехватило дыхание, челюсти свело так, что захрустели зубы.

То, что он делал дальше, он делал сознательно, то есть он все понимал. В то же время руки и ноги двигались как бы без его воли.

Каким-то образом ему удалось взвалить девочку себе на закорки. Огибаясь едва не под прямым углом, он побежал мелкими частыми шажками. Путались ноги. Звонко шурша, хлестали колосья по лицу.

Ася, обмякшая и безжизненная, то и дело оползала со спины. Вскоре, однако, Климушка почувствовал, как по ее телу прошло упругое движение. Ася вздохнула и слабо простонала:

— Больно…

Жива! Это было самое главное из всего, что сейчас происходило. Он забыл про фашистов, про опасность самому быть убитым. Надо было скорей добежать до дому, и тогда все будет хорошо…

Климушка выбрался из ячменя на луговину. И как только перестали шуршать колосья, он услышал собачий лай. «Жук!» — узнал он. На душе посветлело — изба была близко.

Сзади опять застучало — то была вторая очередь, выпущенная фельдфебелем из пулемета.

Перед Климушкой в эти секунды мелькали солнечные полянки Журавлиного яра, озерко под обрывом — вода там студеная и чистая-чистая, как роса. А из старой сосны живица течет, какой нигде нет полезней на свете: смажет бабушка рану — через день заживет! И в дупле — рой пчелиный. Угостит он ее таким медом…

Треск заставил его обернуться. В тот же миг что-то остро ужалило в бок. «Пчела! Нет, оса…».

И вдруг все переменилось. Нахлынул зеленый холодный туман. Дышать стало нечем. Сделалось зябко, худо, лихо…

Луна закачалась, закачалась и расплылась в озерко. Издалека-далека донесся голос Аси:

— Климушка!..

Ничего. Он сейчас передохнет… Оса впилась в бок, смахнуть — силы

нет. А бабушка близко. Она поможет…

Туман загустел, противный, удушливый. Силясь разглядеть сквозь него, Климушка шире, шире раскрывал глаза…

И увидел ее. Рядом. На белой от ромашек лужайке. Мягкой легкой рукой она гладила его щеку…

И когда он уже ничего не видел, он прошептал ее имя, первый раз:

— Ася…

…Асе казалось, что тело ее от пронзительной боли стало стеклянным и хрупким. Все же она придвинулась к мальчику, опершись на здоровую руку.

— Климушка!..

…Большая черная собака, повизгивая, суетилась около него. Она лизала ему щеку, белый немигающий глаз. Лизнула струйку крови в уголке стиснутых губ — и тогда, отпрянув, подняла голову к луне и завыла…

Глава 4

Матвейка ночевал у Мишутки на сеновале. Поздно вечером к ним прибегали Иван с Ешкой, рассказали, как днем гитлеровцы возили по деревне больного еврейского мальчика — допытывались, не знает ли кто, где скрываются другие евреи-беженцы.

— И куда они его?.. — спросил у братьев Матвейка, стараясь казаться безразличным.

— Увезли куда-то вместе с фельдшерицей, — сказал Иван. — Назад проехали без них, я видел.

— А мы знаем, где прячутся те! — шепеляво похвастал Ешка.

Иван толкнул брата в бок:

— Не трепись!

— Свои жа… — надулся Ешка.

Этот разговор обеспокоил пастухов. Они хотели поговорить с дядькой Парфеном, да того допоздна не было дома.

Ночью виделся дурной сон. Утром Матвейка проснулся как бы от предчувствия тихой и страшной беды. Беспокойство почему-то еще больше усилилось, когда узнал, что конюх все еще не возвратился.

По дороге на скотный двор пастухов встретил Никишка, злой и какой-то помятый, словно с перепоя.

— Айда за мной!

Возле конторы уже сидело несколько деревенских мальчишек, собранных Клюевым.

Вышел розовощекий белобрысый офицер в новом обмундировании, свежевыбритый, надушенный и хрустящий, как необмятый бумажный рубль. За ним — фельдфебель Крайцер с обычным своим деревянным выражением на лице. Офицер, улыбаясь, сломал в мягких белых руках круглый пакетик, похожий на кусок толстой свечки, и начал раздавать ребятам большие таблетки:

— Кушайте. Это конфеты.

По-русски он говорил свободно, лишь на звуке «р» всхрапывал.

— Кто из вас любит собирать грибы? — обвел он мальчишек улыбчивым взглядом.

Ребята нерешительно мялись и переглядывались: о чем заговорил?..

— О-о, вы боитесь: я буду заставлять собирать для меня?! Нет, нет! Я сам пойду искать… А смородина созрела?

— Не вся… Поспела кой-где, — раздалось несколько голосов.

— Мне нужен провожатый, кто хорошо знает бор, где произрастает белый гриб-боровик. И смородина.

— Где — смородина, там боровики не растут, — сказал Иван Беляшонков.