Железная леди
Шрифт:
– Теперь у нас есть с чем разбираться! – воскликнул мистер Холмс. – Уотсон, мою лупу!
Он сгорбился над документом, чуть ли не пожирая его глазами. Когда его партнер принес увеличительное стекло, мистер Холмс обследовал листок вдоль и поперек и сверху донизу с обеих сторон.
– Ха! Обрывок бумаги из Санкт-Петербурга с содержанием льна не менее сорока процентов, оторван так удачно, что отсутствует водяной знак. – Его тонкие пальцы гладили документ с тем же удовольствием, с каким чувствительные кончики пальцев Ирен оценивали гладкость китайского шелка. – Бумага тонкая, но крепкая; похоже, материал
– Тут нет ничего таинственного, – заметил Квентин. – Я заполучил ее в афганской степи во время страшной июльской жары.
Мистер Холмс едва взглянул в его сторону.
– Значит, с тех пор… очень странно. Я бы сказал, что она чуть не сгнила, пролежав большую часть времени в прохладном, влажном климате. Где она хранилась все эти годы, мистер Блоджетт?
Я старалась не сверлить обличающим взглядом доктора Уотсона, который позволил бесценному документу валяться в гардеробе Паддингтона, конечно, не подозревая об этом. Впрочем, незнание – не оправдание.
– Ну, – произнес Квентин в поисках объяснения, которое не выдало бы нашего недавнего изъятия бумаги, – она была со мной. В Индии. В основном я обитал в прохладном горном районе, – солгал он с таким убеждением, что я восхитилась, слушая его. – Во время сезона дождей климат там и правда ужасно влажный.
– Хм. – Мистера Холмса, похоже, такое объяснение не убедило. – О нем определенно мало заботились.
– Я почти ничего не помнил, пока снова не получил удар по голове, – объяснил Квентин. – Огромная удача, что я вообще сохранил документ.
– Да, – заметил Холмс, – удача и совпадения имеют большое значение в этом деле. Что касается букв на бумаге, эксперт по языкам сможет лучше их перевести, но они написаны по-русски кириллицей и там упоминаются географические названия. Я узнаю русское слово «тигр». – Детектив слегка улыбнулся. – Меня приглашали расследовать кое-какие дела в России, в том числе убийство Трепова в восемьдесят восьмом. Возможно, вы о нем слышали. Эти русские весьма… э… решительные люди.
Мистер Холмс неожиданно опустил увеличительное стекло и прошел к дивану:
– Боюсь, не могу вам помочь. Этот обрывок не содержит ничего инкриминирующего. Остаются только ваши слова о том, что вы вынули его из вещей этого Тигра, чье настоящее имя вы даже не знаете.
Не могу передать, насколько лениво-пренебрежительный тон использовал детектив, – весь его интерес к этому делу как будто сразу исчез.
– Мистер Холмс! – резко сказала я. – Странно, что вы, знаменитый детектив, упустили такой очевидный вопрос. Мы знаем имя Тигра, потому что мой поверенный обнаружил его военные записи. Мы даже знаем название его лондонского клуба. Раз он имеет привычку разбрасывать живых кобр на пути у других людей – не его вина, что пока змеи умирали, не успев причинить вреда, – думаю, что человек, глубоко заинтересованный в раскрытии преступлений в нашей столице, мог бы проявить немного меньше скуки и немного больше… энергии.
Доктор Уотсон торопливо вмешался:
– Вы должны простить леди за недовольство, Холмс. Как видите, она чрезвычайно преданна мистеру Блоджетту.
Тут детектив наклонился вперед и пронзил меня пристальным взглядом. Я прикусила губу,
– Да, Уотсон, преданность женщины похвальна, хотя часто направлена не в ту сторону, что и ее гнев. – Сыщик повернулся к Квентину: – Вы можете объяснить, почему ваш Тигр ждал девять лет, прежде чем начал преследовать вас и доктора Уотсона?
– Он считал, я неопасен, – быстро ответил Квентин. – Я утратил память и блуждал по Индии и Афганистану. Но все же он мог подозревать, что в бреду я сообщил доброму доктору о бумаге и о предательстве. Однако покушения на мою жизнь начались лишь в тот момент, когда я рискнул вернуться с Востока.
Мистер Холмс осторожно похлопал бумагой по открытой ладони:
– Вся эта история похожа на опереточную постановку. Если бы она не касалось Уотсона, я не стал бы тратить на нее время, но я взгляну на вашего страшного Тигра, хотя подозреваю, что Лондон его укротил. Как его имя?
– Полковник Себастьян Моран. Он член Англо-индийского клуба.
– По вашим сведениям, мистер Блоджетт, вы его не видели после возвращения в Лондон?
Мы одновременно затрясли головами.
– Уотсон, есть ли этот джентльмен в моей картотеке?
Доктор еще раз встал, чтобы исполнить указание великого человека, и достал массивный том с книжной полки над письменным столом, заваленным разным домашним барахлом: курительными трубками, склянками и прочими причудливыми вещами, среди которых, без сомнения, находились и приспособления, необходимые для употребления кокаина.
– Здесь есть упоминание, Холмс! Полковник Себастьян Моран записан между «Мораис, Сабато, родился в Легорне, Италия, эксперт в изготовлении итальянских подделок, эмигрировал в Соединенные Штаты в пятьдесят первом году» и графиней Моркар.
– Нам не нужны данные по ее светлости, – сказал мистер Холмс. – Какие есть записи на полковника Морана?
– Моран, Себастьян, родился в тысяча восемьсот сороковом году. Полковник в отставке. Ранее служил в Первом Бангалорском полку. Окончил Итонский колледж и Оксфордский университет. Охотится на крупного зверя в Индии. Участвовал в кампаниях Джовакской, Афганской, Чарасиабской (дипломатическим курьером), Шерпурской и Кабульской. Клубы: Англо-индийский, Танкервильский, карточный клуб «Багатель».
Мистер Холмс сосредоточил на Квентине свой строгий взгляд:
– Однако никакого упоминания о Майванде?
– Тигр был шпионом, – ответил Квентин. – Он не всегда объяснял свои передвижения, и об этом ничего не говорилось в военных донесениях.
– Допусим. Что-нибудь еще, Уотсон?
– Он автор двух монографий: «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях», напечатана в восемьдесят первом, и «Три месяца в джунглях» в восемьдесят четвертом.
– Если охотник привык к такой добыче, то семейного доктора из Паддингтона можно посчитать снижением планки, – произнес мистер Холмс с неожиданными лукавыми искорками в обычно пронзительном взгляде. – Однако к любой угрозе, даже маловероятной, в отношении моего друга следует отнестись очень серьезно, – добавил он, а его глаза снова обратились к нам и стали холодными и недоверчивыми. – Я поразмышляю над делом этого Морана. Зайдите ко мне завтра в четыре часа.