Железные паруса
Шрифт:
Не может быть, прикинул Он, неужели девяносто пятый? Когда это было? Когда началось, — потому что не измеряется человеческими мерками, и не должно измеряться. Да, они слишком правильные, слишком похожие… на меня, понял Он.
Старуха уже ковылял к дому:
— Пойдем, я тебе комнату покажу…
Она распахнула тяжелые двухстворчатые двери. Они с Африканцем шагнули внутрь и увидели — не вкривь и не вкось, а во все пространство бред абстракциониста — движущуюся картину.
Великие слоны с детскими хоботками и кротким выражением на мордах шествовали, перебирая гибкими, паучьими ножками, — шеренга за шеренгой, вереница за вереницей, строй за строем, меняя направление слева направо или справа налево, с одной диагонали на другую, но, так или иначе, приближаясь от горизонта, распадаясь веером (на постоянство памяти?) — абсолютно точную логарифмическую спираль огромных носорожьих рогов, с приближением, теряющую свою математическую сущность, вытягиваясь сначала в закрученные и дрожащие усы бабочек, а затем, превращаясь в банальные вермишелины, безвольно свисали через указательный палец просыпающейся женщины, которая в свою очередь неосмотрительно смахивала с себя покрывало морской волны, висящей над ее ложем, олицетворяя собой то, во что превращаются сны в момент их осознавания, на переходе подсознательного — от утренней эротики к чашке чая.
2
Он проснулся. В дверь кто-то царапался. Вскочив, заметил: солнце падало за горы, море отливало серебром, а на столе — настоящее чудо — белели стакан молока и свежая булочка. Скрипнула дверь, с балкона потянуло горячим воздухом, однако Африканец, развалившись, спокойно дремал в кресле.
Распахнул дверь. В коридоре на корточках сидел человек и возился с дверным замком.
— Д-д-д-ж-ж…
Сверху он выглядел, как старик: язычок редких, коротких волос едва прикрывающий череп, наморщенный лоб, водянистые глаза и отвислая губа — все это придавало лицу жалкое выражение гнома.
— Привет, — Он высунулся, повис на руках: коридор по обе стороны был пуст.
— Д-д-д-ж-ж…
— Джованни? — догадался Он.
— Да. — Кивнул человек, и на мгновение стал похож на преданную собаку: углы рта поехали в стороны, глаза распахнулись восторженно.
— Бегунью видел? — быстро спросил Он.
У Джованни были слишком эйфорический взгляд и слишком замедленная реакция, чтобы дожидаться ответа.
— Ладно. — Решил Он и затащил его в номер. — Сам все расскажешь!
— Ру-ру-ру-ж-ж…
Где-то в коридоре скрипнула дверь и родились неясные звуки.
— Ружье, — догадался Он.
Человек радостно закивал и сделал шаг в коридор:
— Та-та-там…
Природа явно не поскупилась: он был крупный и сильный, с широкой, крепкой костью, однако, как и все, одетый в какое-то рванье и босой. В разрезе рубашки бугрились мышцы.
Кто же ты такой? с интересом подумал Он.
И вдруг человек испуганно сжался. Издали донеслось:
— Джованни, детка, где же ты?!
У него сделалось виноватое лицо, и он словно стал меньше ростом. Потряс головой — не выдавай, и Он догадался, ружье — это тайна.
— Джованни. — Старуха, не видя их, двигалась по коридору.
Они бесшумно притворили дверь и затаились.
Старуха прошаркала мимо:
— Джованн-н-и-и!
Ее внук радостно оскалился и, обернувшись, приложил палец к губам. Рот остался открытым, как размокший в луже кораблик.
— Ну где ты, несносный ребенок!
— Она не-не-не…
— Не найдет, — догадался Он.
— Да-а-а… — обрадовался Джованни, на его губах запузырилась слюна.
— Ты от нее убежал? — спросил Он.
— Да, — обрадовался он еще больше тому, что кто-то его понимает.
— Ну ладно. Что ты знаешь насчет девушки?
— Я-я-я… люблю ее, — произнес он и покраснел. — Бабушка велит жениться…
— Что ты решил? — спросил Он очень серьезно.
— Я не хочу, — ответил сумасшедший очень спокойно.
— А где ты видел ружье? — спросил Он.
— Та-а-ам… — Он махнул рукой в сторону гор.
Но в этот момент дверь распахнулась под твердой рукой:
— Джованни! — Старуха схватила его за руку. — Ты еще не выполнил моего задания!
Взглянула укоризненно краем глаз:
— Всегда такой…
— Только разбудил меня, — успокоил Он ее.
— Он еще слишком мал, — ответила Старуха, пряча глаза, — чтобы общаться с взрослыми.
Она словно боялась чем-то выдать себя, выдать свои страхи и планы, возможно, она была коварнее, чем Он предполагал. Завтра же уйду, решил Он, Бегунью увижу и уйду. О ружье Он даже не вспомнил.
Джованни плакал. Он выглядел очень несчастным. Слезы текли по пухлым губам и щетинистому подбородку.
Старуха, гремя саблей, откуда-то из юбок достала платок и вытерла слезы. Внук безвольно стоял перед ней, позволяя проделать операцию с платком и собственным лицом.
— Не слушайте его, — говорила Старуха, — он вам такого наговорит, — почему-то услужливо улыбнулась, ее всамделишная сабля торчала, как лисий хвост. — Век не забудете. Приходите лучше ужинать, приходите… — И, подталкивая внука в зад, удалилась, забыв прикрыть за собой дверь. — Что ты ему наговорил? Что ты ему наговорил? — Услышал Он в коридоре. — Что?
***
— Выпьем! — миролюбиво предложил Толстяк, и пиво зашипело под его пальчиками-сосисками.
Они едва прошмыгнули мимо самодвижущейся картины — теперь слоны наступали рядами, как римская фаланга. Казалось — мгновение и они ступят в зал, прошествуют грозно, как неумолимый рок, и растопчут, сотрут в порошок. Но в самый последний момент они рассыпались на множество иглоподобных рогов и сворачивали за края картины. Только пустыня, откуда они начинали шествие, казалась реальной и настоящей, но от этого не менее страшной, со своим диском-солнцем и уходящими вдаль фигурками. У них не было времени разглядывать, потому что:
— Выпьем, — настойчиво сипел Толстяк, поглощая очередную банку. Смятая гора их лежала на газоне рядом с ним. — Выпьем и забудем…
В своем стремлении напиться он был неутомим, как морская волна.
— Жизнь — это постоянное воспроизводство дерьма!
Сейчас он на меня бросится, решил Он, но на этот раз я его уложу одним выстрелом. И тут же вспомнил, что забыл пистолет под подушкой в номере.
Они вздорили и в девяностом, и в девяносто пятом, — то есть во всех тех случаях, когда их сводила судьба. Клопофф имел привычки мелкого человечка — были криклив и необязателен, задирист и скандален. Первым занимал душевую и место у цирюльника. Любил пользоваться чужим кремом и полотенцем.