Железный Густав
Шрифт:
— Ну ладно, Эрих, отложим на завтра, — сказал чернявый. — Мне, по крайней мере, просто необходимо соснуть хотя бы часов пять, да и тебе не мешает. К тому же мы задерживаем твоих гостей… Эрих улыбнулся, и Гейнца крайне раздосадовала эта улыбка. Она ясно говорила, как мало значат для Эриха его гости.
Чернявый, однако, остановил свой взгляд на Гейнце. Он вяло сунул ему свою жирную, очень белую руку, и Гейнцу пришлось взять ее и пожать…
— Вы, стало быть, брат нашего незаменимого Эриха? — спросил он
— Можно сказать и по-другому: Эрих — брат Гейнца Хакендаля, — дерзко ответил Гейнц.
Чернявый улыбнулся.
— Правильно! Не хочется быть только братом незаменимого человека. Ну, а кто же вы?Студент? Гимназист?
Гейнцу пришлось сознаться, что он еще гимназист…
— А какие настроения у вас в гимназии?
Гейнц сказал, что настроения разные…
— Понятно! — Толстяк все понимал с полуслова. — В зависимости от того, как развернутся события? Очень правильно!
Гейнц подумал, что толстяк чересчур уж щедр на похвалу, самого его всегда бесили похвалы учителей.
— А как настроены вы? — последовал вопрос.
— Я сегодня слышал ваше выступление, — выпалил Гейнц, — и нам с приятельницей пришлось удирать во все лопатки.
К удивлению Гейнца, выпад его не возымел действия. Напротив, он вызвал довольный и совершенно искренний смех.
— Да, это был прискорбный эпизод, — сказал толстяк, смеясь. — Но он имел отнюдь не неприятные последствия, верно, Эрих, сын мой?
Эрих, смеясь, согласился, что последствия были не сказать, чтобы неприятные, скорее, наоборот!
Гейнца разбирала злоба.
— Мне довелось видеть женщин и детей, основательно помятых в свалке, — возразил он в упор на этот дурацкий самодовольный смех.
Толстяк мгновенно стал серьезным.
— Знаю, знаю, все это произошло, к сожалению, несколько скоропалительно — кое у кого не хватило терпения. В дальнейшем мы надеемся избежать подобных режиссерских промахов.
Он дружески кивнул Эриху, еще раз пожелал ему: «Приятных снов, сын мой Эрих!» — сунул Гейнцу руку, дружески кивнул в сторону Ирмы и, мягко ступая, вышел из комнаты, видимо, все еще озабоченный «режиссерскими промахами».
— Кто это, Эрих? — непозволительно рано спросил Гейнц — дверь едва успела захлопнуться.
— Садитесь! Сигарету? Все еще не куришь, Малыш? А пора бы, ты, кажется, в этом году кончаешь?
— Кто это был, нельзя ли узнать? — настаивал Гейнц.
— Как, ты не знаешь? А ведь ты его слушал! Ну как, понравилась тебе его речь?
— Я в восторге! — ухмыльнулся Гейнц. — В особенности от автомобильных выхлопов. Но кто же этот оратор?
— Будущий министр!
Гейнц рассмеялся.
— Узнаю тебя, Эрих! Ты все тот же закоренелый интриган и заговорщик! Что, правильно я его описал, Ирма?
Ирма кивнула.
— Итак, министр! Не важно, Эрих, можешь его не называть. Если он и в самом деле станет министром, уж я как-нибудь догадаюсь. А ты, стало быть, его секретарь, пожалуй, даже статс-секретарь — в будущем? Или поднимай выше?
Однако Эрих ничуть не рассердился, напротив, он улыбнулся с видом самого дружеского расположения.
— Что это ты сказал про автомобильные выхлопы? — невинно спросил он.
— Не прикидывайся! Я имею в виду тот самый кровожаждущий автомобиль, который распугал ваш митинг.
— Извини, митинг обстреляли из пулеметов.
— Прошу прощения, по мы с Ирмой сидели на Бисмарке и все видели. Это трещал автомобиль с серым верхом.
Оба брата смотрели друг на друга в упор.
— Однако, если я тебя правильно понял, это не помешало тебе удирать во все лопатки?
Гейнц покраснел.
— С волками жить — по-волчьи выть…
— А с овцами — бежать без оглядки!
Эрих смеялся от души. Он смеялся тем громче, чем яростнее смотрел на него Гейнц.
— Малыш, Малыш! — воскликнул он. — Да ты, оказывается, совсем еще мальчишка! — Победа расположила Эриха к болтливости. — А ты не можешь, при известном напряжении своих незаурядных умственных способностей, сообразить, что в конечном итоге не так уж важно, трещала ли машина или строчил пулемет?
— Нет, — озадаченно сказал Гейнц. — Это выше моего понимания. Ты должен мне объяснить!
— По-вашему, все равно — убивают людей или не убивают?! — возмутилась Ирма.
— Я сказал — в конечном итоге, маленькая дама, — прогнусавил Эрих с видом величайшего превосходства. — Я сказал — в конечном итоге…
— Я не дама!
— Но, надеюсь, станете ею, со временем! — Он повернулся к Гейнцу. — Так вот слушай. Это проще простого. Я тебе все объясню… Мы договорились с либкнехтовцами не мешать друг другу проводить наши собрания. Заключили своего рода перемирие: товарищ Либкнехт выступит перед Замком, а мы — перед рейхстагом. Но если наш митинг обстреливают из пулемета, разве это не дает нам право нарушить договор и выкурить отсюда совет рабочих и солдат, который бесчестно, вероломно, изменнически нарушил свое обещание?..
— Но ведь никто же не стрелял!
— Идиот! Мы это утверждаем и этого достаточно!
Он с торжеством воззрился на брата.
— Разве ты не понимаешь, что иногда бывает достаточно хотя бы с подобием вероятия сослаться на некое нарушение права…
И он подмигнул брату своими красивыми, лукавыми, как у кошки, глазами.
— Никому и в голову не придет учинить расследование, что это было на самом деле — пулемет или выхлопы? — Он наклонился вперед и зашептал: — Как будто нельзя, когда это тебе на пользу, заставить трещать по выбору — машину или пулемет?