Железный Густав
Шрифт:
— Они нам продиктованы!
— Продиктованы военщиной! А им на смену придем мы, штатские, — и у нас заручкой президент Вильсон.
— Так, значит, во всем, что касается войны и заключения мира, вы говорите: как-нибудь столкуемся.
— Совершенно верно! А у тебя другие предложения?
— Ну, а народ, — не знаю, удосужился ли ты заметить, что люди совсем изголодались… Что тысячи ежедневно умирают от гриппа?.. Его так и называют — голодный грипп. Что же вы собираетесь сделать для народа?
—
— И все это вы собираетесь осуществить?
— Ну, конечно! Еще бы! Мало-помалу, со временем все это будет претворено в жизнь.
— Так вы и об этом не имеете ясного представления, — чуть ли не взревел Малыш. — Вам лишь бы дорваться до власти!
— Безусловно! — взвился и Эрих. — Власть! Как только мы придем к власти, все решится само собой. Прежде всего — власть! — Он стоял, торжествуя. Глаза его сияли…
И вдруг вздрогнул. Послышалось тарахтенье, мерное «так-так-так», сухое пощелкивание, что-то противно запело, зазвенело стекло, послышались крики…
— В укрытие! — заорал Эрих. — Полезайте под стол! Они обстреливают рейхстаг!
Все трое бросились на колени и залезли под большой дубовый стол.
И вовремя — оконные стекла в комнате разлетелись вдребезги, со звоном сыпались осколки… Что-то ударилось в стену около двери. У них перехватило дыхание — трещала и крошилась штукатурка, — но сноп пулеметного огня уже перекочевал дальше…
— Зря мы не потушили свет, — сидя под столом, огорчался Эрих, — теперь они сюда будут стрелять.
Ирма рассмеялась, хоть и деланным смехом, она все еще не пришла в себя от испуга.
— Что, господин Хакендаль, сейчас вам не все равно, что трещит, выхлопы или пулеметы? — спросила она язвительно.
— У нас отличное укрытие, — заверил ее Эрих. — Ничего они нам не сделают!
Он единственный сохранил спокойствие; сказывались все же недели, проведенные в окопах.
— Это ваши-друзья матросы задают вам жару? — спросил Гейнц, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Не думаю. Стреляют справа и наискосок отсюда. Я слышал, будто верные кайзеру офицеры укрепились в Доме архитекторов. Должно быть, втащили на крышу пулемет. Ну, да это так — шуточки, наши люди их мигом накроют… Слышишь, зашевелились…
В рейхстаге тут и там, вразнобой захлопали выстрелы, затявкал пулемет, но ему отвечал другой. Снова зазвенели стекла, залился свисток…
— Скоро все уляжется, — сказал Эрих, зевая. — Откровенно говоря, мне уже не терпится на боковую.
— И нам пора домой, Гейнц! — напомнила Ирма.
— Да, верно, — сказал Эрих равнодушно, — я уже подумал, что надо развезти вас по домам. У меня тут машина — служебная, конечно. Пойми меня правильно…
— Как не понять! — проворчал Гейнц. — Всего-навсего служебная — ну, чем не статс-секретарь? Но и за собственной, должно быть, дело не станет…
— Что ж, возможно… — Эрих зевнул. — Кстати, как отец? Я мог бы заодно и с ним повидаться.
— Ты же знаешь — железно! Ему столько пели, что он — железный Густав, пока он сам в это не уверовал. Но он страшно сдал.
— Как так сдал? Стал помягче?
Пулемет на крыше Дома архитекторов не унимался. Он снова обстреливал фасад рейхстага, звон стекла приближался, он был уже совсем рядом. А теперь зашебаршило у них в комнате, Ирма слегка вскрикнула.
— Не бойтесь, маленькая фрейлейн, — успокоил ее Эрих, — мы сидим в мертвом пространстве. — Звуки выстрелов уже удалялись.
— Нет… — сказал Гейнц задумчиво. Это сидение под столом, будто они снова дети, располагало его к разговорчивости. — Мягче отец не стал. С тех пор как он сам выезжает на пролетке, к нему не подступишься — такой упрямец и самодур.
— Сам выезжает на пролетке? — воскликнул Эрих с досадой. — Что за нелепость! С чего это он вздумал?
— Да ведь надо же ему что-то заработать!
— Заработать? Пусть на него другие работают!
— Неужели ты ничего не знаешь, Эрих?..
Гейнц от удивления разинул рот. И вдруг его озарило. Он уставился на брата.
— Чего я не знаю? Говори, раз уж начал! Вы, видно, тут совсем запутались, самое время мне вами заняться!
— Вот именно! Да прихвати с собой побольше деньжат. Набей как следует кошелек, этого нам особенно не хватает.
Гейнц уже откровенно смеялся над Эрихом, он понял, почему брат был с ним так любезен.
— Денег? — Эрих и не заметил насмешки, он был слишком поглощен услышанным. — Денег? Не говори глупостей, Малыш! Отец — обеспеченный человек! Я ценил его не меньше, чем в четверть миллиона!
— Вот и хорошо! Спроси его, куда он девал свои четверть миллиона?
— Не мог же он потерять все состояние!
— Мог или не мог — мне неизвестно!
— Расскажи, Малыш, толком, что у вас творится? Что случилось? Господи, как это я не подумал, отец ведь ни черта не смыслит в делах, надо было мне раньше поинтересоваться! Так что же у вас осталось?
— Одна пролетка, старая, разбитая кобыла, небезызвестная тебе Сивка, доходный дом, столько раз заложенный и перезаложенный, что квартирной платы не хватает, чтобы выплачивать проценты по закладным…