Железный трон
Шрифт:
Она приказывала Эдану ждать ее во дворе замка после наступления темноты, и они занимались любовью в тени, в то время как стражники стояли у ворот на расстоянии броска камня от них. Когда на равнине под замком проводился рыцарский турнир, Лэра увлекла его под трибуны, и они занимались любовью прямо под королевской ложей, где сидела императрица со всеми сестрами Лэры, принцем Микаэлом и лордом Тиераном.
Лэра как будто хочет, чтобы их застигли, думал Эдан, и хуже всего было то, что он словно потерял всякую способность мыслить здраво и владеть собой. Казалось, она возымела своего рода странную власть над ним. Каждый раз, когда он решал положить конец их отношениям и убедить ее в том, что это нехорошо и не может больше так продолжаться, она просто смотрела на него, или прикасалась к нему, или прижималась губами к его губам — и Эдан просто растворялся в потоке горячей крови, несущейся по его жилам.
А потом она начала приходить к нему в спальню по ночам.
Когда однажды вечером он собирался ложиться в постель, к нему вошла Лэра, одетая в один лишь халат, который она распахнула еще у двери. Эдан глазам своим не поверил. Она спустила халат с плеч и позволила ему упасть на пол — и стала перед ним обнаженная, подобная прекрасной статуе, с которой сняли покрывало, и ее бархатистая кожа мягко светилась, озаренная огнем свечи. При виде этой упоительной красоты у Эдана перехватило дыхание. Лэра умела смотреть на него особым взглядом — одновременно соблазнительницы и собственницы. И, как правило, Эдан оказывался не в силах сопротивляться ей.
После того первого раза она стала приходить к нему в спальню почти каждую ночь, оставаясь иногда почти до рассвета. Ее страсть была ненасытной, и Эдан чувствовал себя крайне изнуренным. Несколько раз, собираясь ложиться спать, он пробовал запирать дверь, но стоило лишь ему задвинуть засов, как внезапное чувство тревоги охватывало его при мысли о том, что может случиться, если Лэра обнаружит запертую дверь? Что она сделает? Эдану было страшно узнать это. И в то же время он хотел, чтобы она приходила. И потому его дверь оставалась открытой.
Он проклинал себя за слабость и за боязнь отказать ей, но в те ночи, когда она не приходила, Эдан ловил себя на том, что напряженно ожидает ее прихода и, не дождавшись, чувствует себя обманутым и разочарованным. Лэра никогда не говорила ему, что не придет, равно как и никогда ничего не объясняла и не оправдывалась. Это сводило Эдана с ума, но, похоже, здесь он ничего не мог поделать. Ей нравилось выводить его из душевного равновесия. Он как будто был ее игрушкой, неким недостойным уважения исполнителем ее прихотей.
Эдан понял, что беда близко, когда однажды один из стражников королевской охраны подмигнул ему, проходя мимо по коридору. Он знает! — с ужасом подумал Эдан. И конечно, он знал, поскольку стражники, несущие дозор в коридорах замка, не могли не заметить, что Лэра, одетая в один лишь халат, покидает свои покои каждую ночь и возвращается обратно по крайней мере несколькими часами позже. Часовым запрещалось покидать свои посты, но в середине ночи, когда все спали, одному из них ничего не стоило незаметно последовать за ней и выяснить, куда она направляется. Теперь, думал Эдан с замирающим сердцем, это наверняка знает уже вся королевская охрана! К счастью, поскольку эти стражники были из королевской охраны, а не из числа людей эрцгерцога Боруинского, они хранили верность в первую очередь королевскому дому, то есть принцессе, а следовательно и Эдану. Они находили забавным не только то, что сын королевского камергера развлекается с принцессой, но и то, что он делает это прямо под носом ее будущего мужа, гордого и надменного эрцгерцога. Именно таким поведением можно пробудить чувство мужской солидарности в сердце любого уважающего себя стражника.
Однако Эдан хорошо понимал, что если о происходящем известно королевской охране, то скоро — и это лишь вопрос времени, причем самого непродолжительного — об этом узнают все слуги замка. Он знал, что просто должен каким-то образом положить конец их отношениям, прежде чем разразится скандал, но не представлял, как это сделать и вообще сможет ли он. Лэра вовлекла его в эту связь, и теперь она диктовала ему свою волю. Эдан боялся, что если он первым попытается порвать с ней, она почувствует себя отверженной и таким образом получит необходимый предлог для того, чтобы раскрыть их связь.
Лэра была высокомерной, своевольной, упрямой и властной девушкой, и когда Эдан несколько раз пытался указать ей на недопустимость и опасность их отношений, она просто отказывалась слушать его. И даже если бы ему каким-то образом удалось порвать с ней, в конечном счете это не имело бы значения, поскольку непоправимое уже случилось. Лэра возлегла бы на брачное ложе не девственницей, а потому лорд Эрвин имел бы право немедленно расторгнуть их брак. Это навлекло бы позор на королевскую семью, после чего ни один уважающий себя аристократ не взял бы Лэру в жены, несмотря на все политические выгоды такого брака.
Эдан оказался в невыносимой, мучительной ситуации и не представлял, как выпутаться из нее. Ему оставалось просто лишь, положась на небо, проживать каждый последующий день. С неукротимой энергией юности Микаэл не давал ему ни минуты покоя днем, а ночами Лэра изматывала его неукротимой страстью иного рода. И мучимый при этом приступами раскаяния и самобичевания каждую ночь после ухода Лэры — хотя в ее присутствии подобные мысли улетучивались у него из головы — Эдан постоянно не высыпался. Чувство непреходящей тревоги начинало приносить свои плоды.
Самой страшной была мысль об отце. Никогда в жизни Эдан не выказывал ему неповиновения, а нынешнее его поведение было куда хуже простого неповиновения. Он навлечет бесчестье и позор на всю семью, и от одной этой мысли Эдану становилось дурно. Возможно, ему было бы легче, сумей он убедить себя в том, что любит Лэру, но он не любил ее и был уверен, что на самом деле и Лэра не питает к нему никаких чувств. Никогда ни одного нежного слова любви они не сказали друг другу. Это было простое физическое влечение в чистом виде, не больше чем животная страсть — а потому сопротивляться этому чувству было совершенно невозможно.
Дело в том, что когда она крадучись приходила ночью к нему в спальню и сбрасывала халат, и он видел ее обнаженное тело, сияющее в свете свечей, способность мыслить здраво просто покидала его. Эдан начисто забывал обо всем, а потом лежал один в постели, настолько переполненный чувством вины, что грудь его болела, словно на ней лежала огромная тяжесть. В нем с детства воспитывали внутреннюю дисциплину и умение владеть собой, и все же он стал рабом собственных своих низменных инстинктов. Он не видел способа что-либо изменить. Он был обречен.